"Археологические вести". Спб., 2013. Выпуск 19. Аннотации
«Археологические вести» № 19 – очередной выпуск ежегодника ИИМК РАН. В выпуск включены статьи, посвященные новейшим исследованиям в области археологии, истории и культуры. Вводятся в научный оборот материалы палеолитического комплекса западного Забайкалья, Жоховской арктической стоянки на острове Де-Лонга (Восточная Сибирь), могильника эпохи поздней бронзы Кумсай (Таджикистан), сельских некрополей Ольвии, а также результаты изучения железного века на острове Сокотра (Йемен). В ряде статей дается анализ различных категорий археологического материала. В частности рассматриваются чаша из Ольвии, сосуды типа «Татинг» из Нижнего Поволховья, восточная керамика и привеска-амулет с руническими знаками с Рюрикова городища под Новгородом, железные элементы оголовий из раскопок Гнёздово, поздние монеты, полученные при охранных исследованиях в Санкт-Петербурге. Специальный раздел сборника содержит две статьи по актуальным проблемам археологии. Одна из них посвящена вопросам хронологии древнеземледельческих памятников Центральной Азии, а вторая – некоторым скульптурным образам в кобано-колхидском искусстве. Дается информация о международных конференциях, об организации науки в Польше. Специальный раздел посвящен истории науки. Среди авторов ежегодника ученые из России (Москвы, Санкт-Петербурга, Петрозаводска, Читы, Владивостока), Украины, Молдовы, Англии, Польши.
Для археологов, этнографов, историков, искусствоведов.
НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ
И. И. Разгильдеева. «Планиграфия палеолитического комплекса западного Забайкалья»
Ключевые слова: Западное Забайкалье, верхний палеолит, поселение Студеное-2, пространственный анализ, жилищно-хозяйственный комплекс.
Исследования многослойных поселений западного Забайкалья позволили выделить серию жилищно-хозяйственных комплексов верхнего палеолита. Выразительность и сохранность культурных горизонтов стали определяющими факторами для изучения общей организации поселений. В работе представлены результаты исследований сложносоставного жилищно-хозяйственного комплекса палеолитического времени (18 тыс.л.н.) горизонта 5 поселения Студёное-2. Сочетание статистических данных, технико-типологического метода анализа, результатов трасологических исследований, изучение планиграфических закономерностей, позволило выделить зоны хозяйственно-бытовой специализации древнего поселения. Особое внимание уделялось анализу внутренней планиграфии структур типа «жилище». Применение метода построения круговых моделей привело к критическому переосмыслению интерпретации конструктивных элементов культурного горизонта. Функциональное определение коллекции орудий в совокупности с характером фаунистических остатков определили направление охотничьей специализации древних обитателей.
Представленный планиграфический анализ позволил реконструировать овальное по основанию жилище, размерами около восьми метров по длинной оси, в центральной части которого располагались два очага. Основной вход в жилище находился с востока, по направлению к реке. Возможно, с другой стороны существовал дополнительный вход, который имел небольшие размеры. За очагами возле западной стенки жилища определились «спальные» места. В планиграфии поселения было предположено существование с северной стороны от жилища небольшого сооружения типа калтами (получума), в котором проводился ремонт и изготовление/хранение охотничьего вооружения.
Аппликативные и сырьевые связи каменного инвентаря, характер фаунистических остатков свидетельствуют о единовременном функционировании жилищно-хозяйственного комплекса и указывают на непродолжительность периода обитания. Археологический материал включает представительный орудийный набор, полностью выполненный на приносном сырье. Поселенцы использовали для орудий высококачественное сырье и отличались большой избирательностью даже в подборе «строительного» камня.
Техника расщепления представлена двуфронтальным уплощенным нуклеусом и сериями клиновидных микронуклеусов и снятых c них микропластин. Трасологический анализ позволил выделить орудия со следами работы по рогу/кости, скобления и резания шкур, ножи по мясу/мокрой шкуре, ножи по дереву. Большинство орудий крепилось в рукоятках. Орудия долго находились в работе и неоднократно переоформлялись. Из костяных орудий найдены ретушер, фрагменты игл и шильев.
Изделия из камня, помимо тщательности обработки, демонстрируют эстетически привлекательную цветовую гамму. Находки предметов неутилитарного назначения – фрагмент орнаментированного рога «жезла начальника», бусинки из различных материалов, использование минеральной краски обозначают уровень художественного восприятия мира древними поселенцами.
О сезоне обитания поселения можно говорить только с определенной долей условности. Палинологические спектры горизонта реконструируют растительность сартана.
I. I. Razgil'deeva. Plan View of the Palaeolithic Complex of the Western Trans-Baikal Region
Keywords: Western trans-Baikal region, Upper Palaeolithic, Studenoye-2 site, spatial analysis, dwelling complex.
The investigation of multilayered settlements of Western Transbaikal allowed to allocate a series of housing and economic complexes of the Upper Paleolithic. Expressiveness and integrity of cultural horizons became defining factors for studying the general organization of settlements. The results of the investigation of the 5th horizon at the Studenoye-2 site’s compound household unit which dates back to the Paleolithic period (18-ths. yrs) are presented in the article. The combination of statistical data, technical and typological method of analysis, results of functional analysis and the study of spatial organization patterns allowed to allocate zones of economic and household specialization of the ancient settlement. Special attention was paid to the analysis of inner spatial organization of the structures of the «dwelling» type. The application of the method of building circular models led to critical reconsideration of how the constructive elements of the cultural horizon had been interpreted before. The functional determining of tools’ collection and the character of faunal remains determined the ancient dwellers’ specialization in hunting.
Represented spatial analysis made it possible to reconstruct the dwelling which is oval in the base and approximately 8 m by the long axis. It had two hearths in the center. The main entrance of the dwelling faced eastwards towards the river. Supposedly there was supplemental entrance of smaller size from another side. Behind the hearths near the west wall there were sleeping areas. The planigraphy of the settlement led to the assumption that there was a small construction of the semi-plague type along the northern side of the dwelling where hunting tools were made, stored and repaired.
Applicative and raw materials’ links of stone assemblage and the character of faunal remains are evidences of the simultaneous functioning of the dwelling complex and indicate the short term of the inhabitation period. Archeological material includes an imposing tool kit wholly made of transported raw material. The dwellers used high-quality raw materials, such as jasper, for tool-making and were notable for selectiveness even when choosing the «building» stones.
Knapping technology is represented by flat core with two fronts and a series of wedge-shaped microcores and detached microblades. The functional analysis allowed to allocate tools with traces of working with antler/bone, scraping and cutting hides, knives for cutting meat, wet hides and wood. Most of the tools were fixed in handles. The tools were in use for a long time and were often rejuvenated. Bone tools are represented by one retoucher, fragments of needles and awls. Stone materials show not only careful processing, but esthetically attractive color spectrum. Unutilitarian items such as the fragment of the ornamented antler «pierced baton», beads of different material, the use of mineral paint indicate high level of the ancient dwellers’ imaginative perception of the world.
It is possible to talk about habitation season only provisionally. Palynological spectra of the horizon reconstruct the vegetation of the Sartan period.
В. В. Питулько, В. В. Иванова, А. К. Каспаров, Е. Ю. Павлова. «Тафономия, пространственное распространение, состав и сезонность фаунистических остатков из раскопок Жоховской стоянки, о-ва Де Лонга, Восточно-Сибирская Арктика (сезоны 2000–2005 гг. с добавлением материала 1989 и 1990 гг.)»
Ключевые слова: Сибирская Арктика, о-ва Де Лонга, Жоховская стоянка, фаунистические остатки, тафономия, пространственное распределение, сезонность.
Жоховская стоянка, расположенная под 76° с.ш. в Сибирской Арктике (на о-ве Жохова, о-ва Де Лонга, Новосибирские о-ва), является одним из наиболее северных археологических памятников мира и древнейшим следом пребывания человека в высоких широтах, свидетельствующим об освоении человеком этих территорий ещё в эпоху раннего голоцена, около 8000 л.н. Начало систематическим исследованиям Жоховской стоянки было положено в 1989-90 гг. в ходе работ экспедиции ААНИИ А-162, проводившей работы на о-вах Новосибирского архипелага. Исследования Жоховской стоянки, результаты которых обсуждаются в данной статье, были проведены в рамках исследовательского проекта «Zhokhov-2000» в 2000 – 2005 гг., начатого по инициативе видного американского антрополога Э. С. Карпентера (Edmund S. Carpenter) и при поддержке Rock Foundation (Нью-Йорк, США).
В настоящей работе рассматриваются фаунистические остатки из раскопок Жоховской стоянки в связи с их тафономией, пространственным распространением, видовым и половозрастным составом. Культурные отложения стоянки, сформировавшиеся около 8000 л.н., подверглись разрушительному воздействию термоэрозионных и термокарстовых процессов, и сохранился во вторично промороженном состоянии в виде культуросодержащих толщ, заполнивших термокарстовые понижения рельефа. Тем не менее, несмотря на своеобразие геологии и тафономии, они сохраняют в главных чертах элементы изначальной пространственной структуры памятника. Показано, что в пределах изученной площади вскрыты участки, отвечающие различным по времени циклам обитания.
Удалось существенно уточнить данные о характере стратегии жизнеобеспечения, практиковавшейся обитателями Жоховской стоянки. Это своеобразная адаптационная модель подвижных сухопутных охотников, практиковавших промысел северного оленя и белого медведя в отношении 2:1. Благодаря выявленным следам охотничьего воздействия, удалось реконструировать не только стратегию, но и тактику промысла. Добыча оленя была всесезонной, тогда как промысел медведя осуществлялся в основном в зимнее время, преимущественно на берлогах.
На основании уточнённых данных о сезонности промысла северного оленя и белого медведя, полученных в результате оценки сезона гибели животных по регистрирующим структурам, оказалось возможным реконструировать особенности годового хозяйственного цикла обитателей Жоховской стоянки. Установлено, что это был базовый лагерь, использовавшийся круглодично. Летняя активность на лагере была минимальной. Напротив, зимний период характеризуется значительным объёмом добычи, в эти же месяцы добыта большая часть белых медведей. Осенняя добыча оленей характеризуется максимальным показателем.
Жизнедеятельность жоховских охотников существенно облегчалась тем, что территория острова Жохова тогда была ещё окраиной прибрежной материковой равнины. Это мнение подтверждают, как представляется, рассмотренные в настоящей работе данные. Местные условия были достаточны для того, чтобы поддерживать небольшие группы охотников. Помимо необходимых пищевых и сырьевых ресурсов, здесь имелся в достатке и важнейший в открытых пространствах ресурс – топливо в виде плавникового леса – доступный вдоль береговых линий. Какова была территория группы, сказать невозможно, но, вероятно, речь может идти о площади, включавшей в себя крупные острова современного Новосибирского архипелага – о-в Новая Сибирь, и, возможно, о-ва Фаддеевский и Котельный.
V. V. Pitul'ko, V. V. Ivanova, A. K. Kasparov, E. Yu. Pavlova. Taphonomy, Spatial Distribution, Species Composition and Seasonality of Faunal Remains from Excavations of the Zhokhov Site, De Long Islands, East Siberian Arctic (Field Seasons 2000 through 2005 Supplemented with the Materials Obtained in 1989 and 1990)
Keywords: East Siberian Arctic, De Long islands, site of Zhokhov, faunal remains, taphonomy, spatial distribution, seasonality.
The site of Zhokhov situated at latitude 76 degrees N in the Arctic Siberia (Zhokhov Island, De Long Islands, New Siberian Archipelago) is one of the northernmost archaeological sites in the world and a very ancient vestige of occupation of high latitudes by man. Indeed, this territory was settled as early as about 8000 BP – in the beginning of the Holocene. Systematic studies of the Zhokhov site started in 1989-90 during expedition A-162 of the Arctic and Antarctic Research Institute which conducted investigations on islands of the New Siberian Archipelago. The results of the works discussed in this article were obtained in 2000–2005 according to the research project «Zhokhov-2000» initiated by the prominent American anthropologist Edmund S. Carpenter with a support of the Rock Foundation (New-York, USA).
The present paper considers the faunal remains from the Zhokhov site in terms of their taphonomy, spatial distribution, species and age- and sex-related composition. The cultural deposits at the site arose about 8000 BP. They suffered from destructive effects of thermo-erosion and thermokarstic processes having survived in a re-frozen state in the form of strata filling thermokarstic depressions of the relief. Nevertheless, despite the peculiarity of the geology and taphonomy, they largely retain elements of the original spatial structure of the site. It has been demonstrated that within the territory studied there are areas concerned with cycles of human occupation of different periods.
It became possible to obtain considerably more precise data on the character of the subsistence strategy practised by inhabitants of the Zhokhov site. This was a peculiar adaptation model of mobile land hunters occupied with hunting reindeer and polar bears, the ratio of these species having been 2 : 1. Owing to the studied traces of hunting activities it was possible to reconstruct not only the strategy but also the tactic of hunting. Reindeer hunting was all-seasonal whereas hunting of bears was conducted mostly in winters and, mostly, at lairs.
On the basis of more precise data on seasonality of hunting of reindeer and polar bears, as identified through evaluation of the seasons of the death of the animals through certain indicative marks, it has proved possible to reconstruct the character of the annual economic cycle of the dwellers of the site of Zhokhov. It has been established that we are dealing with a base camp occupied all year round. The summer activities at the site were rather not intensive. On the contrary, winter periods were characterized by a considerable increase of the amounts of killed animals and it was during the same months that most of polar bears were butchered. Most of reindeer were hunted in autumn.
The mode of subsistence of the Zhokhov hunters was essentially facilitated by the fact that the area of Zhokhov Island, during the period under study, still was a margin of a coastal continental plain. This supposition, as it seems, is confirmed by the evidence obtained during the investigations here presented. The local natural conditions were satisfactory for subsistence of small groups of hunters. In addition to the necessary amounts of food and raw materials, there was here abundant fuel in the form of coastal driftwood — extremely important material in the open spaces. It is impossible to tell about the area occupied by the group; perhaps it included the larger islands of what is now the New Siberian Archipelago — New Siberia Island, and possibly the islands of Fadeyevsky and Kotelny.
Ю. Г. Кутимов. «Новые исследования могильника эпохи поздней бронзы Кумсай (Таджикистан)»
Ключевые слова: Таджикистан, Гиссарская долина, поздний бронзовый век, могильник Кумсай, смешанные культурные традиции.
В середине II тыс. до н. э. глубинные районы современного Таджикистана активно осваивались различным по образу жизни и материальной культуры населением: древнеземледельческими племенами сапаллинской культуры, которые пришли сюда с территории древней Северной Бактрии и степными племенами андроновской (федоровской) культуры, пришедшими из степной зоны Евразии. Благоприятные природно-климатические условия обитания позволяли им вести привычный образ жизни, основу которой составляли земледелие и отгонное скотоводство. Культурные контакты и способы взаимодействия земледельцев и скотоводов находят отражение в археологических материалах. В настоящее время, на территории Таджикистана известно несколько десятков археологических комплексов эпохи поздней бронзы, каждый из которых в той или иной степени свидетельствует о смешении различных культурных традиций. Одним из наиболее интересных в этом отношении памятников является могильник Кумсай в Гиссарской долине.
Могильник Кумсай исследовался в 1987–1988 и 2007 гг. Новые исследования были проведены в 2012 г. Материальная культура, представленная в могильнике Кумсай, имеет ярко выраженный смешанный характер. В погребениях встречается керамика, а также металлические изделия (желобчатые браслеты, подвески различных видов, бусы), которые относятся с одной стороны – к андроновской (федоровской) традиции, а с другой – к сапаллинской культуре на молалинском этапе её развития.
В ходе раскопок могильника Кумсай в 2012 г. были обнаружены новые материалы, неизвестные ранее на территории Таджикистана. В частности, в погребении 27 была найдена височная подвеска с тремя конусообразными выступами (рис. 15, 5). Точные аналогии ей пока неизвестны на территории Средней Азии и степной зоны. Не исключено, что ближайшими ей по типу украшениями являются так называемые «трехбусинные» подвески сумбарских могильников Юго-Западного Туркменистана (рис. 18, 2–9) и поселения Кокча 15 тазабагъябской культуры Нижнего Приаралья (рис. 18, 10), а также крюковидные подвески, представленные в комплексах могильников Кумсай, Дашти-Кози, Туюн и Бустон 6 (рис. 18, 11–14). Керамический сосуд с каннелюрами (рис. 15, 6), найденный также в погребении 27, имеет типичную для керамики федоровской культуры горшковидную форму с отогнутым наружу венчиком и плавной профилировкой тулова. В то же время, данный сосуд изготовлен в соответствии с земледельческими керамическими традициями на гончарном круге и имеет печной высокотемпературный обжиг. Желобчатый браслет из погребения 27 (рис. 15, 4), а также бронзовые и пастовые бусы из разных погребений типичны для андроновских (федоровских) памятников Зеравшанской долины (Дашти-Кози, Чака, Муминабад).
Исследования таких комплексов, как могильник Кумсай, расширяют наши знания об уровне материальной культуры и формах культурных связей древнего населения эпохи бронзы Средней Азии.
Yu. G. Kutimov. New Investigations of the Late Bronze Age Cemetery of Kumsay (Tajikistan)
Keywords: Tadjikistan, Hissar valley, Late Bronze Age, Kumsay cemetery, a mixture of different cultural traditions.
In the mid-2nd millennium BC the inland regions of what is now Tajikistan were actively occupied by populations differing in their life mode and material culture: the early agriculturalist people of the Sapalli culture who came here from the ancient Northern Bactria and the steppe tribes of the Andronovo (Feodorov) culture who penetrated from the steppe zone of Eurasia. The favourable natural and climatic life conditions allowed them to retain their accustomed subsistence pattern which was based on agriculture and semi-nomadic animal husbandry. The cultural contacts and interaction modes of the agriculturalists and pastoralists have been evidenced in archaeological record. Now, in the territory of Tajikistan, several dozen archaeological sites of the Late Bronze Age are known, each of which, to a various extent, demonstrate a mixture of different cultural traditions. In these terms, the cemetery of Kumsay in the Hissar Valley is among the most interesting ones.
The burial ground of Kumsay was archaeologically investigated in 1987–1988 and 2007. The studies were renewed in 2012. The material culture discovered at the cemetery of Kumsay is of a markedly mixed character. The burials here yield pottery and metal objects (fluted bracelets, various pendants and beads) which, on the one hand, belong to the Andronovo (Feodorov) tradition and, on the other hand, to the Sapalli culture at the Molali stage of its development.
In the course of excavations of 2012, finds of new types unknown before in Tajikistan were uncovered. Particularly, in burial 27, a temple pendant with three cone-shaped protuberances (Fig. 10, 17) was found. No reliable parallels to it are as yet known in Central Asia and the steppe zone. Possibly, the so-called ‘three-beaded’ pendants (Fig. 12, 2–9) from Sumbar burial grounds in southwestern Turkmenistan and those from the site of Kokcha 15 of the Tazabagyag culture in the Lower Aral region (Fig. 12, 10) are the ornaments closest in their type to the find under consideration. Also it is perhaps paralleled by hook-like pendants found in assemblages from the cemeteries of Kumsay, Dashti-Kozi, Tuyun and Buston 6 (Fig. 12, 11–14). A ceramic fluted vessel (Fig. 10, 19), also retrieved from burial 27, has the pot-like shape typical of Feodorov ware with an outturned rim and gentle profile of the main body. Nevertheless, our pot was made in accordance with agriculturalists’ ceramic traditions – on a pottery wheel and high-temperature baked. The fluted bracelet from burial 27 (Fig. 10, 18), as well as bronze and paste beads from some other graves, are typical of Andronovo (Feodorov) sites of the Zeravshan Valley (Dashti-Kozi, Chaka, Muminabad).
Studies of such sites as the Kumsay cemetery expand our knowledge of the level of the material culture and patterns of cultural ties among the Bronze Age populations in Central Asia.
И. А. Снытко. «Погребальные сооружения сельских некрополей Ольвии в контексте древнегреческой ритуальной практики населения Нижнего Побужья позднеархаической, классической и эллинистической эпох (VI–III вв. до н. э.)»
Ключевые слова: Нижнее Побужье, VI–III вв. до н. э., сельские некрополи Ольвии, погребальные сооружения, древнегреческая ритуальная практика.
В предлагаемой статье на основе многолетних исследований рассматриваются типы погребальных сооружений некрополей хоры Ольвии VI – III вв. до н.э. Автор выделил и охарактеризовал три основных типа могильных конструкций – ямы (Рис.1 – 6; 8, 2,4), подбои (Рис.8, 1, 3; 9; 10; 11, г, в) и земляные склепы (Рис. 11, а, б). Среди ямных конструкций можно выделить пять основных подтипов. Особое внимание уделено монументальным ямным могилам (подтипы 4 и 5, Рис. 4, 5; 6; 7; 8, 2), которые рассматриваются в сравнении с одновременной жилой земляночной архитектурой Ольвии, поселений её округи, а также схожих погребальных сооружений Скифии. Анализ типов могил проводится в соответствии с временем их использования на сельских и в городском некрополях. Отмечается более позднее появление сложных погребальных конструкций (подбои, земляные склепы) на сельских могильниках, нежели в Ольвии, что, вероятнее всего, было связано с разновременностью процесса социально-имущественной дифференциации среди населения города и его аграрной территории. Отмечается постепенность этого процесса на ольвийской сельской округе на разных этапах её освоения в позднеархаическую – раннеклассическую и в классико-эллинистическую эпохи. Типы погребальных сооружений сельских некрополей по своим особенностям и технологии обустройства полностью аналогичны известным ольвийским, что свидетельствует о единых с городом традициях и эллинской культуре населения хоры в VI – III вв. до н.э. Погребальные сооружения в качестве «жилищ» для умерших, особенно в архаическую эпоху, иногда имитировали обычные жилые сооружения, из-за чего их следует рассматривать в контексте архитектуры Ольвии этого времени на фоне общеэкономического уровня развития общества.
I. A. Snytko. Funerary Structures at Rural Necropoleis of Olbia in the Context of the Ancient Greek Ritual Practices among the Population of the Lower Bug Region in the Late Archaic, Classical and Hellenistic Periods (6th –3rd Centuries BC)
Keywords: Lower Bug region, VI–III centuries BC, rural necropolis of Olbia, funerary structures, Ancient Greek ritual practices.
On the basis the results of long-term excavations, the present paper considers the types of funerary structures at necropoleis of the chora of Olbia in the 6th–3rd centuries BC. The author has identified and described three major types of the grave structures: pit graves (Fig. 1, 3–7; 2, 2,4), catacombs (Fig. 2, 1, 3; 8; 9, г, в; 10) and earthen vaults (Fig. 9, а, б). Of the pit-grave structures, it is possible to distinguish five main subtypes. Particular attention is paid to the monumental pit graves (subtypes 4 and 5, Figs. 5; 6; 7; 2, 2). These are discussed in comparison with the synchronous architecture of earthen dwellings of Olbia and settlements in its surroundings as well as similar funerary structures of Scythia. Analysis of the grave types takes into account the periods of their use at rural and urban necropoleis. It has been noted that the more complicated funerary structures (catacombs, underground chambers) appeared at rural cemeteries later than in Olbia itself. This fact was probably due to the asynchronous processes of social and property differentiation among the populations in the city and in the rural territory. These processes were in gradual progress in the Olbian rural surroundings at different stages of its occupation in the late Archaic/early Classical and Classic-Hellenistic periods. In terms of their features and technology of construction, the types of mortuary structures at rural necropoleis are absolutely identical to those known in Olbia. This fact suggests common traditions in the city and the surrounding settlements, as well as generally in the Hellenic culture of the population of the chora in the 6th–3rd centuries BC. Grave structures considered as ‘dwellings’ for the dead, particularly in the Archaic period, sometimes imitated the ordinary dwelling structures. This is why they should be discussed within the context of architecture of Olbia against the background of the general economic level of the society.
А. В. Буйских. «Новая чаша мастера Palazollo из Ольвии»
Ключевые слова: Ольвия, вторая четверть VI в. до н. э., чернофигурные чаши Сиана.
В статье публикуются фрагменты чернофигурных аттических киликов Сиана из раскопок Ольвии Понтийской последних лет. Несмотря на фрагментарность находок, выделены основные мастера, расписывавшие эти сосуды во второй четверти VI в. до н. э. Большая часть найденных в Ольвии фрагментов киликов Сиана представлена преимущественно сосудами мастеров С и Taras, причем всех периодов их деятельности (рис. 1–4). Выделен сосуд мастера Palazzolo (рис. 5), единственный пока среди известных находок, соотнесенных с этим вазописцем, в Северном Причерноморье. Расширен круг сосудов, расписывавшихся мастером Palazzolo – помимо киликов Сиана, к ним добавлены чаши. Указано на важность находок фрагментов чаш Сиана в закрытых археологических комплексах Ольвии, что дает возможность коррелировать ранее известные датировки отдельных категорий материалов. Новые ольвийские находки позволяют по-новому рассматривать вопросы, связанные с количественными и качественными оценками поступления афинского импорта в северопричерноморские центры, и в частности в Ольвию, во второй четверти VI в. до н. э.
A. V. Buyskikh. New Finds of Siana Cups in Olbia
Keywords: Olbia, second quarter of the VI century BC, black-figured Attic Siana kylikes.
This article is a publication of fragments of black-figured Attic Siana kylikes from recent excavations in Pontic Olbia. Despite the fragmentary state of the finds, the major artists have been identified who painted these vessels in the second quarter of the 6th century BC. Most of the fragments of the Siana kylikes uncovered in Olbia represent pottery manufactured by the painters C and Taras which moreover was produced during all the periods of their activities (Figs. 1–4). Also a vessel painted by the Palazzolo Painter (Fig. 5) has been identified. This is so far the single find related with this vase-painter among the known ones in the northern Black Sea littoral. The range of the vessels made by Palazzolo Painter was thus expanded – to the Siana cups were added the bowls. Of considerable importance are the fragments of Siana cups found in Olbian closed archaeological complexes that make it possible to correlate the previously identified dates of particular categories of materials. The new Olbian finds allow us to revise the problems concerned with quantitative and qualitative evaluations of the Attic importation to northern Black-Sea centres, particularly Olbia, in the second quarter of the 6th century BC.
Ю. А. Виноградов, В. А. Жуков, А. В. Сарабьев. «Результаты изучения железного века на острове Сокотра (2006, 2008–2012 гг.)»
Ключевые слова: Йемен, о. Сокотра, археологические памятники, схема культурной трансформации во II–XIII вв.
Остров Сокотра (Йемен) являлся объектом археологического изучения в середине 80-х гг. ХХ в. в рамках работ Советско-Йеменской комплексной экспедиции, с 2006 г. здесь были начаты работы Российской комплексной экспедиции Института востоковедения РАН под руководством В. В. Наумкина и А. В. Седова. За это время были проведены раскопки памятников к западу от столицы острова Хадибо: Хажря-1, 2, 3, 4 (рис. 1, 9–12). Раскопки на городище Хажря (Хажря-4) позволили считать, что оно относится к VII–XIII вв. В 2006 г. было раскопано несколько могил на некрополе Кезе, расположенном вдали от побережья.
В 2010 г. было обнаружено поселение Кош (Kosh) (рис. 1, 1), давшее материалы II–V вв. н.э. Здесь впервые были получены материалы, позволяющие подкрепить информацию письменных источников о значении Сокотры в международной торговле, развернувшейся в Индийском океане в первые века н. э.
В 2011–2012 г. на острове были проведены масштабные разведки и открыты новые археологические памятники. Собранные на них археологические материалы стали основой для первой хронологической схемы развития сокотрийской культуры. Обследованные памятники предлагается разделить на четыре группы.
1. Первая и самая ранняя: Кош, Ка’ар-1, 2, 3, 4, Кадама. В нее же следует включить и явно многослойные памятники Сук и ‘Анисхен (‘Anishen). Местная керамика на них представлена одним типом круглодонных горшков с выделенным горлом и отогнутым наружу краем (см.: рис. 2–4; 5, 8–11; 7). Она не имеет ничего общего с культурой Юга Аравии, и, как представляется, появилась на острове вместе с индийскими мореходами и торговцами. Тем не менее, именно эти горшки стали основой для формирования классического сокотрийского керамического комплекса. Импортная керамика, представленная, прежде всего, сосудами типа torpedo jars и посудой категории clinky fired earth ware, позволяет датировать эти памятники II–V вв. н. э.
2. Переходная группа: Кешре, Эрeсель, Насан (Nasan). В местной керамике этого времени появляются миски и сосуды с округлым туловом, стенки которых сужаются к краю (см. рис.: 6, 9). Возможно, появление этих типов, в особенности второго из названных, следует связывать с влиянием культуры Юга Аравии. На этих памятниках имеется также посуда с прочерченным орнаментом, но очень грубо исполненным. Среди импортной посуды представлены фрагменты «clinky fired earth ware». Вполне возможно, что эту группу можно датировать VI в.
3. Классическая для Сокотры группа: городище Хажря, Хажря-2, Таухак, Кезе, Жайле, Бербер. К ней же, безусловно, относятся некоторые комплексы ‘Анисхена. Для этой группы характерна местная керамика трех типов: круглодонные горшки с выделенным горлом и отогнутым наружу венцом, округлые сосуды со стенками, плавно сужающимися к непрофилированному венцу и, наконец, миски (см.: рис. 5, 1–4; 8; 10). Для первых двух типов весьма показательным является сложный орнамент, состоящий из прочерченных линий, насечек и наколов. Особой пышностью орнаментации отличается посуда, предназначенная для использования в погребальном ритуале, на ней порой встречаются прочерченные по сырой глине кресты. Импорты представлены стеклянными сосудами, китайским селадоном (celadon) и немногочисленной гончарной керамикой, место изготовления которой не вполне ясно. Предположительная датировка этой группы: VII–XIII вв.
4. Поздняя группа: Хажря-1, 3, Хамер ди Хасан (Hamer Di Hasan) (рис. 5, 5–7), ‘Анисхен. Среди характерных для нее импортных материалов представлен бело-голубой фарфор и стеклянные браслеты. Эти материалы позволяют датировать названные памятники XIV в. и позднее.
Предложенная схема не является окончательной, являясь лишь рабочей гипотезой.
Yu. A. Vinogradov, V. A. Zhukov, A. V. Sarab'ev. Archaeological Investigation of Iron Age Sites on the Island of Socotra in 2006 and 2008–2012
Keywords: Yemen, Island of Socotra, archaeological sites, first chronological scheme of the evolution of the Socotrian culture II–XIII centuries AD.
The Island of Socotra (Yemen) was archaeologically explored in the mid-1980s according to the project of the Soviet-Yemen interdisciplinary expedition; in 2006, investigations of the Russian interdisciplinary expedition of the Institute of Oriental Studies were here started under the direction of V. V. Naumkin and A. V. Sedov. During the period mentioned, the excavations were conducted at sites west of the capital of Hadiboh Island: Hajrya-1, 2, 3, 4 (Fig. 1, 9–12). The excavations at the townsite of Hajrya (Hajrya-4) have dated the latter to the 7th– 13th centuries. In 2006, a number of graves were excavated at the necropolis of Keze situated deeply inland.
In 2010, the settlement-site of Kosh was discovered (Fig. 1, 1) which yielded finds of the 2nd–5th centuries AD. Here the first materials were uncovered which allow us to confirm the information of written documents on the importance of Socotra in the international trade started in the Indian Ocean in the first centuries of this era.
In 2011–2012, large-scale surveys were conducted on the island and new archaeological sites were discovered. The finds collected from them formed the basis for development of the first chronological scheme of the evolution of the Socotrian culture. It was proposed to subdivide the sites investigated into four groups.
1. The first and the earliest group includes Kosh, Ka’ar-1, 2, 3, 4 and Qadama. It seems to comprise also the manifestly multi-layered sites of Suq and ‘Aniskhen. The local pottery is represented here in a type of round-bottomed pots with an accentuated throat and an outturned rim (Figs. 2–4; 5, 8–11; 7). This culture has nothing in common with that of Southern Arabia and seems to have appeared on the island due to Indian navigators and merchants. Nevertheless, exactly these pots became the basis for formation of the classic Socotrian ceramic assemblage. Imported ware, including primarily vessels of the type of torpedo jars and clinky fired earthenware, suggests for these sites the date of the 2nd –5th century AD.
A transient group including Keshre, Eresel and Nasan. Local pottery of this period sees the appearance of bowls and vessels with a rounded body and the walls tapering toward the edge (Figs. 6; 9). Possibly, the emergence of these types, particularly the latter one, owes to the influence of Southern Arabia. The same sites have yielded also ware with incised patterns although rather roughly drawn. Imported ware comprises fragments of clinky fired earthenware. The current group possibly is dated from the 6th century.
Classic Socotrian group: the sites of Hajrya, Hajrya-2, Tawhak, Keze, Zhaile and Berber. The same group undoubtedly includes certain complexes of ‘Aniskhen. It is characterized by local pottery of three types: round-based pots with outturned rims, round-based ware with the walls tapering toward the rim of uncertain profile and, finally, bowls (Figs. 5, 1–4; 8; 10). The first two types are distinctive in a rather complex ornamentation consisting of incised lines, incised strokes and pricks. The ware used in funerary rite is especially richly decorated; occasionally it has crosses drawn on the clay before firing. The imports include glass ware, Chinese celadon and rather rare wheel-made pottery the place of origin of which is not quite clear. The group under consideration is dated presumably to the 7th–13th centuries.
4. The late group: Hajrya-1, 3, Hamer Di Hasan (Fig. 5, 5–7), ‘Aniskhen. Among the imported objects characteristic of it there are white-blue faience and glass bracelets. These finds allow us to date these sites to the 14th century and subsequent period.
The scheme of dating here proposed is not the final one and presents just a draft hypothesis.
В. Гимпу. «Древнейшая церковь Пещеры Бекира возле города Сорока»
Ключевые слова: Молдова, VI–VII вв., церковь Пещеры Бекира, темплон.
Автором установлено, что в церкви Пещеры Бекира, расположенной вблизи г. Сорока (Республика Молдова), имеется изображение темплона, вырезанного на передней и, из-за малых пропорций храма, на боковой стене в меловой породе. Его ценность, помимо ранней датировки VI – VII веками, состоит в том, что он представляет собой одну из самых ранних моделей темплонов и, сохранившись в первозданном виде, является по сути уникальным.
Вместе с этим, автор также обращает внимание на то, что румынское слово tâmpla (тымпла) которое является одним из обозначений иконостаса, вероятно, происходит от греческого templa, форму множественного числа для слова темплон, что также может указывать на присутствие этой конструкции на данной территории с самых древних времен.
V. Ghimpu. The Ancient Church of the Bechir’s Cave near the Town of Soroсa
Keywords: Moldova, VI–VII centuries AD, the Ancient Church of the Bechir’s Cave, templon.
The author of the present paper has established that in the church of the Bechir’s Cave located near the town of Soroсa (Republic of Moldova) there is a representation of a templon carved on the frontal wall and, because of the small proportions of the church, on the lateral wall in the chalky rock. The value of this image, along with its early date of the 6th or 7th century, is in the fact that this is one of the very earliest models of templa preserved in the intact form and therefore quite unique.
In addition, this article notes that the Romanian word ‘tâmpla’ which means ‘iconostasis’ probably derives from the Greek ‘templa’, the plural of ‘templon’. This fact again suggests that structures of this type had existed from very old times in the region under consideration.
М. А. Кулькова, А. В. Плохов. «Сосуды типа «Татинг» из Нижнего Поволховья и Сен-Дени по данным естественнонаучных исследований»
Ключевые слова: Нижнее Поволховье, Старая Ладога, Сен-Дени, керамика типа «Татинг», петрографический и рентгено-спектральный анализы.
В последние годы для определения черт сходства и различия между встреченными в низовьях Волхова обломками «татингских» сосудов, установления технологии их изготовления, а также для сравнения этих находок с аналогичной керамикой, происходящей из других регионов Европы, были использованы некоторые естественнонаучные методы.
В данной работе представлены данные петрографического и рентгено-спектрального флуоресцентного изучения восьми фрагментов «татингских» сосудов из раскопок на Земляном городище Старой Ладоги, фрагмента кувшина из кургана №7 могильника Плакун, а также двух образца «татингских» изделий из Франции (Сен-Дени), привлеченные нами для сравнения.
По составу формовочной массы среди проанализированных образцов «татингских» сосудов выделено шесть групп. Полученные результаты сопоставлены с данными английских и немецких ученых. Сравнение формовочных масс и химического состава показало, что среди экземпляров «татингских» сосудов, найденных в Нижнем Поволховье, есть как близкие, так существенно отличающиеся от образцов с памятников Западной Европы.
Зафиксированное различие в формовочных массах и в химическом составе среди фрагментов «татингских» сосудов Нижнего Поволховья подтверждает мнение ряда европейских исследователей о существовании нескольких центров изготовления этой керамики, а также показало, что найденные при раскопках Земляного городища обломки керамики принадлежали, по крайней мере, четырем изделиям.
Существенное отличие кувшина из могильника Плакун по данным естественнонаучных исследований от проанализированных черепков «татингских» сосудов с Земляного городища позволяет говорить не только о том, что эти изделия были сделаны в разных гончарных центрах, но и о том, что они, возможно, не в одно время и различными путями появились в Нижнем Поволховье.
M. A. Kul´kova, A. V. Plokhov. «Tating» Type Ware from the Lower Volkhov Area and Saint-Denis in the Light of Natural-Science Investigations
Keywords: Lower Volkhov Area, Staraya Ladoga, Saint-Denis, «Tating» type ware, petro-graphic and X-ray fluorescent analyses.
During recent years, certain natural-science methods were applied to identify the signs of similarity and difference between the fragments of «Tating» ware found on the lower Volkhov River and to establish the technology of their manufacture, as well as in order to compare these finds with analogous pottery coming from other regions of Europe.
The present article presents the results of petro-graphic and X-ray fluorescent analyses of eight fragments of «Tating» ware from excavations at Zemlyanoye Gorodishche (Earthen Hillfort) in Staraya Ladoga, a fragment of a jug from barrow no. 7 at the cemetery of Plakun, and two samples of «Tating» ware from Saint-Denis (France) taken into account for comparison.
In terms of the composition of the clay, six groups have been distinguished among the samples of «Tating» ware. The results obtained were compared with those of British and German researchers. Comparison of the texture of the clays and their chemical composition has demonstrated that the sherds of «Tating» vessels found on the Lower Volkhov include samples both similar to and essentially differing from the finds at sites of Western Europe.
The differences identified in the clay texture and chemical composition of the fragments of «Tating» ware from the Lower Volkhov region confirm the supposition of a number of European researchers that there were several centers of manufacturing of pottery of this type. Our studies have shown, in addition, that the fragments of ware found during excavations of Zemlyanoye Gorodishche belonged to at least four vessels.
The essential difference between the jug from the cemetery of Plakun and the fragments of «Tating» ware from Zemlyanoye Gorodishche, as revealed by natural-science investigations, suggests not only that these objects were produced in different pottery-making centres, but also that they can have been brought to the Lower Volkhov region in different periods and via different routes.
В. М. Горюнова. «О восточной неполивной керамике Рюрикова городища X в.»
Ключевые слова: Рюриково городище под Новгородом, X в., поливная посуда, торговые связи с Волжской Булгарией.
Среди керамических материалов Рюрикова городища третьей четверти X в. выделется небольшое число сосудов, связанных с восточными интересами этого центра. Их можно разделить на три подгруппы.
Первая подгруппа представлена частями кувшинов темно-серого цвета с полосчатым и сетчатым лощением. Происхождение таких форм следует связывать с коренной территорией салтово-маяцкой культуры. Аналогии им есть в материалах Саркела 30 – 60-х годов X в.
Вторая подгруппа объединяет лепной кувшинообразный горшок с петлевидной ручкой и лепные ручки от разных сосудов. Такие сосуды относятся к синкретичной группе лепной керамики боршевской культуры, подражающей ряду гончарных салтовским форм. Прослеживается также влияние кочевнических традиций.
Третья подгруппа представлена фрагментами двух плоских крышек и гончарных сосудов охристо-желтого и охристо-красного цвета с полосчатым лощением. Эта керамика была привезена на Рюриково городище из района Среднего Поволжья.
Появление поздних салтовских лощеных кувшинов и лепных боршевских сосудов на Рюриковом городище вероятно связано с участием его жителей в рейде Святослава в 964/65 гг. по землям вятичей и разгроме Саркела.
Третья подгруппа керамики свидетельствует о начале стабильных торговых связей Рюрикова городища с нарождающейся Великой Булгарией.
V. M. Goryunova. Eastern Unglazed Pottery from Ryurik Gorodishche of the 10th Century
Keywords: Ryurik Gorodishche near Novgorod, X century AD, unglazed pottery, trade connections with the Great Bulgaria.
Among the pottery assemblage from Ryurik’s Hillfort of the third quarter of the 10th century, of note is a small amount of ware linked with the oriental interests of this center. This pottery can be subdivided into three subgroups.
The first subgroup (Fig. 1) is represented by sherds of dark-grey jugs with striated or reticulate burnish. The origin of these forms seems to have been connected with the aboriginal territory of the Saltovo-Mayak culture. Parallels to this ware are found among the finds from Sarkel of the 930th– 960th AD.
The second subgroup unites a handmade jug-like pot with a loop handle (Fig. 3, 4) and a number of handmade pot handles (Fig. 3). This ware belongs to the syncretic group of the handmade Borshevo culture pottery imitating a series of Saltovo forms. In addition, also influence of nomadic traditions is here discernible.
The third subgroup is represented by fragments of two flat lids (Fig. 5, 1, 2) and wheel-made ochre-yellow and ochre-red vessels with striated burnish (Fig. 5, 3, 4). This ware was brought to Ryurik Gorodishche from the Middle Volga region.
The appearance of late Saltovo burnished jugs and handmade Borshevo ware at Ryurik Gorodishche was possibly a result of its inhabitants’ raid headed by Svyatoslav in 964/965 throughout the Vyatichi’s lands and devastation of Sarkel.
The third subgroup of pottery indicates of the beginning of stable trade connections of Ryurik Gorodishche with the arising Great Bulgaria.
Т. С. Дорофеева, С. И. Стеблин-Каменская. «Новая находка привески-амулета с руническими знаками на Городище под Новгородом»
Ключевые слова: Рюриково городище под Новгородом, бронзовая подвеска со знаками, транслитерация рун.
В 2011 г. на Городище под Новгородом (Рюриково городище) в рамках подготовки к 1150-летию Российской государственности экспедицией ИИМК РАН проводилось обследование участка, предназначенного для установки памятного знака «Княжий камень». Раскоп (108 кв. м) находился на центральной площадке памятника в 40 м к юго-западу от ц. Благовещения. Несмотря на сильную нарушенность культурного слоя в этой части памятника, на уровне материка удалось выявить комплексы, относящиеся к первоначальному этапу поселения на Городище под Новгородом. Среди находок из заполнения одного из них особый интерес представляет литая металлическая привеска в форме усеченной пирамидки с колечком для привешивания, сделанным из рубчатой проволоки. Привеска сделана из низкооловянистой бронзы с примесями (основа – Cu; Sn~1%; Zn< 0,7%; Pb<0,3%; следы As и Ag). Длина привески – 26 мм, размер верхней части – 3,3 × 4,5 мм, основания – 4,4 × 7,3 мм. Колечко диаметром 12 мм сделано из рубчатой проволоки толщиной 1,7 мм, изготовленной также из сплава на основе меди (основа – Cu; Fe<0,6%; следы Pb, As, Ag).
Трасологический анализ показал, что на поверхности всех четырех граней привески имеются намеренно нанесенные линии. По мнению С. И. Стеблин-Каменской, эти линии, вполне вероятно, являются руническими знаками.
В материалах новгородского Городища известны две бронзовых привески, на которых также есть рунические надписи. Отметим, что одна из привесок-амулетов, по всей вероятности, была изготовлена на самом Городище человеком, уже не понимавшим смысла воспроизводимых им знаков. В культурном слое памятника оба предмета оказались предположительно во второй половине X – рубеже X–XI вв. Третья медная привеска-амулет с рунической надписью была обнаружена при раскопках в Старой Ладоге в слое второй половины X в.
Рунические знаки на новой городищенской привеске позволяют предполагать, что они также были нанесены в магических целях, то есть мы можем рассматривать находку 2011 г. как амулет. Форма новой городищенской привески отличается от трех известных металлических амулетов с руническими надписями, но она также сделана из металла, имеет колечко для крепления, знаки надписи расположены вдоль граней привески, и, следовательно, могла использоваться в тех же магических целях, что амулеты на металлических пластинках.
Прямых аналогий для четырехгранной металлической привески пока не найдено, но не исключено, что она была сделана в подражание янтарным привескам трапециевидной формы или каменным оселкам-амулетам, известным по погребениям Бирки. У индоевропейцев точильные камни и оселки, наряду с другими каменными предметами (каменными топорами, жерновами и пр.), являлись атрибутом бога грозы и неба. Таким образом, сделанные из камня точильные камни или оселки имели культовое назначение, следовательно, и новая привеска-амулет с руническими знаками могла иметь отношение к культу Тора.
Интересен контекст, в котором была найдена привеска. Вместе с ней в заполнении раннего комплекса были встречены: серебряная бляшка-привеска; фрагмент скандинавской равноплечной фибулы; бронзовая игла от кольцевидной фибулы; бронзовый салтово-маяцкий перстень с крестообразно расположенными «лапками»; пять фрагментов аббасидских дирхемов, относящихся к двум первым этапам обращения восточных монет на Руси, а также две бронзовые весовые 14-гранные гирьки. Вещевой комплекс постройки, где была найдена привеска-амулет может быть датирована второй половиной IX – второй половиной X в., а по составу керамического комплекса не позднее третьей четверти X в. По всей вероятности, не позднее этого времени яма была засыпана культурным слоем, уже накопившемся на поселении, поэтому в заполнении и оказались вещи, бытовавшие в хронологическом интервале от второй половины VIII в. до конца X в. Время и место изготовления и функционирования рассматриваемой привески, а также нанесения рунической надписи нам неизвестны, но амулет с рунической надписью стал уже третьей подобной находкой на Городище под Новгородом.
T. S. Dorofeeva, S. I. Steblin-Kamenskaya. New Find of an Amulet Pendant with Runic Signs from Gorodishche near Novgorod
Keywords: Ryurik Gorodishche near Novgorod, bronze amulet pendant, runic signs transliteration.
In 2011, during the preparations for the celebration of the 1150 anniversary o the Russian state, an expedition from the Institute of the History of Material Culture of the Russian Academy of Sciences investigated an area intended for the memorial ‘The Prince’s Stone’ at Ryurikovo Gorodishche (Rurik’s Hillfort) near Novgorod. The excavation (108 sq m) was conducted in the central area of the site, 40 m southwest of the Church of the Annunciation. Despite considerable disturbance of the cultural layer in this part of the site, it proved possible to find, close to the surface of the virgin soil, assemblages dating from the initial stage of the occupation of Gorodishche. Of considerable interest among the finds from the fill of one of the structures is a cast metal pendant in the form of a small truncated pyramid with a suspension ring made of ribbed wire (Fig. 1, 1). The pendant was manufactured from low-tin bronze with a number of admixtures (mainly Cu; Sn~1%; Zn<0.7%; Pb<0.3%; traces of As and Ag). The length of the pendant is 26 mm, the dimensions of the upper part 3.3 × 4.5 mm, those of the base 4.4 × 7.3 mm. The ring, 12 mm in diameter, was made of ribbed wire 1.7 mm thick, also manufactured from a largely copper alloy (Fe<0.6%; traces of Pb, As, Ag).
Tracewear analysis has revealed intentionally engraved lines on the surface of all the four facets of the pendant. In S. I. Steblin-Kamenskaya’s opinion, these lines very possibly represent runic signs (Fig. 1, 2). She proposes the following transliteration of the signs on the facets of the pendant (Fig. 6).
By convention, in runologic studies dots mark runes of discernible outlines that are, for some reason, difficult to assign an exact interpretation. Question marks indicate runes or symbols for which a reliable reading is quite difficult to propose.
Among the materials from Novgorod Gorodishche there are another two bronze pendants that are also marked with runic inscriptions. These two objects entered the cultural layer presumably in the second half of the 10 or at the turn of the 10 and 11 centuries. A third copper amulet pendant with a runic inscription was uncovered during excavations in Staraya Ladoga in deposits of the second half of the 10 century.
The runic symbols on the new Gorodishche pendant were presumably drawn with a magic intension, i. e. we are probably justified in considering the 2011 find an amulet. The shape of this new Gorodishche find differs from that of the three earlier known metal pendants with runic inscriptions; like these, however, it is made of metal and has a ring for suspension, the runic symbols on it are ranged along the facets of the object, meaning it can have been used with magic purposes similar to those of the metal-plate amulets.
No direct parallels to the four-sided metal pendant have as yet been found, but we cannot rule out that it imitates trapezoid amber pendants or whetstones known from Birka burials. Among the Indo-Europeans, whetstones and sharpening stones, along with other stone objects (axes, grinders etc.), were attributes of the God of Thunderstorm and Heaven. Thus, whetstones could have a religious purpose and as a consequence the newly found amulet pen-dant with runic symbols may have been related to the cult of Thor.
Of particular interest is the context in which the pendant was discovered. In the fill of the earlier assemblage were uncovered a silver pendant plaque, a fragment of a Scandinavian equal-arm brooch, the bronze pin of a ring brooch, a bronze Saltovo-Mayak signet-ring with crosswise arranged ‘stilts’, five fragments of Abbasid dirhams associated with the early stages of circulation of eastern coins in Rus, and two bronze 14-sided weights. The association of the artefacts in the structure where the amulet pendant was found is datable to a range from the second half of the 9th to the second half of the 10th century, while the pottery assemblage dates it to a period not later than the third quarter of the 10th century. Probably, it was no later than this period that the pit was filled with cultural deposits already accumulated at the settlement, and for this reason the fill contained objects used within a chronological range from the second half of the 8th century to the late 10th century. The time and place of manufacture and use of the pendant under consideration, as well as the engraving of the runic inscription, are unknown to us; the only fact established with certainty is that we are dealing now, among the finds from near-Novgorod Gorodishche, with yet a third pendant containing a runic inscription.
В. В. Новиков. «Находки железных элементов оголовий из раскопок в Гнёздове»
Ключевые слова: Гнёздовский археологический комплекс под Смоленском, крестовидные накладки от конской упряжи, реконструкция уздечных наборов.
В статье представлены находки элементов уздечных наборов, выполненных из железа, из раскопок на территории Гнёздовского археологического комплекса. В настоящее время известно 10 предметов, которые происходят из раскопок курганов. Находки могут быть разделены на две группы. К первой группе относятся находки крестовидных накладок на пересечение ремней. Они часто снабжены простым циркульным орнаментом и покрыты лужением. Во второй группе – находки колец с трапециевидными распределителями. Аналогии рассматриваемым предметам встречаются на территории Скандинавии и в целом датируются 10 веком. В статье предложены варианты реконструкции оголовий с подобными элементами.
V. V. Novikov. Bridle Straps with Iron Elements of the 10th Century from Excavations in Gniozdovo
Keywords: Gniozdovo archaeological complex near Smolensk, cross-shaped mounts placed at strap crossings. reconstruction of bridle straps.
This article presents the finds of iron details of bridle sets yielded by excavations of the Gniozdovo archaeological complex. Now, nine objects of this kind uncovered in kurgans are known. These finds present cross-shaped mounts placed at strap crossings. Often they are decorated with a simple circular design and tinned. Analogous objects come from Scandinavia and Germany where they generally are dated to the 10th century. In this article, variants of reconstruction of bridle straps with iron components of this type are proposed.
Н. С. Курганов, К. В. Горлов. «Изучение монет как археологического материала в процессе реставрации»
Ключевые слова: Санкт-Петербург, нумизматический материал XVIII–XX вв., вопрос сохранения или удаления патины в процессе реставрации.
В статье сделана попытка развития методологической базы в области реставрации нумизматического материала. Показаны различные взгляды реставраторов и ученых-нумизматов на относительно того как должна выглядеть монета после чистки. На примере нумизматического материала, обнаруженного в ходе раскопок на Тульской улице в Санкт-Петербурге показано, что эстетический подход сохранения «благородной патины» иногда может повлечь за собой снижении информативности монеты как важнейшего исторического источника. На примере Российских монет XVIII–XIX веков показано, что при аналитическом подходе и детальном изучении в процессе реставрации может быть выявлена не только информация о монетных легендах, но и об истории перечеканки монет.
N. S. Kurganov, K. V. Gorlov. Investigation of Coins as Archaeological Evidence in the Course of their Restoration (Finds from Excavations in St. Petersburg, Smol´ny Avenue, 17)
Keywords: St. Petersburg, XVIII–XX centuries coins, preservation or disposal of the ‘noble’ patina during the process of restoration.
In this article, an attempt is presented of a methodological advancement in the sphere of restoration of numismatic finds. Different views of restorers and numismatists as to how a coin should look after cleaning are stated. After the example of numismatic finds from excavations in Tul´skaya Str., St. Petersburg, it is demonstrated that the aesthetic approach for preservation of the ‘noble’ patina, in some cases, can decrease the information value of a coin as an important historical source. Studies of Russian coins of the 18th and 19th centuries have indicated that analytical treatment and careful examination during the process of restoration are able to yield not only information on the coin legends but also about the history of their overstriking.
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИ
А. Ю. Тарасов, М. Б. Зобков. «Методика потокового анализа продуктов расщепления камня с использованием программ распознавания изображений»
Ключевые слова: потоковый анализ сверхбольших коллекций, программы распознавания изображений.
Методика потокового анализа археологических материалов позволяет существенно уменьшить временные и прочие затраты за счёт одновременной обработки значительного количества объектов, что особенно важно при анализе сверхбольших коллекций. В настоящей работе предлагается методика потокового анализа с использованием программы распознавания изображений ScionImage, предусматривающая фотографирование нескольких сотен сколов одновременно и последующий анализ полученных изображений в компьютере. Методика позволяет вести автоматизированный подсчёт количества объектов и определение их размеров. Подробно описана процедура проведения анализа, необходимые технические детали, проведена верификация результатов распознавания.
A. Yu. Tarasov, M. B. Zobkov. Mass-Analysis of Chipped Stone Assemblages with the Aid of Image-Recognition Software
Keywords: aggregate analysis of numerous archaeological materials, image-recognition software.
Mass-analysis (aggregate analysis) of numerous archaeological materials allows the possibility of considerable reducing of time and other expenses by simultaneous processing of big quantities of objects and, what is especially important, excessively large numbers of artefacts. The technique of mass-analysis presented in this paper is based on the use of image recognition program Scion Image. It involves photographing several hundreds of flakes simultaneously and subsequent analysis of the images by means o a computer. This technique allows automatic counting of objects and determination of their size. The procedure of the analysis, technical constraints and verification of the results of image recognition are presented in detail.
В. А. Алёкшин. «Бусины-пряслица Алтын-депе и вопросы хронологии древнеземледельческих памятников Центральной Азии»
Ключевые слова: Центральная Азия, Алтын-депе, «бусины-пряслица», хронология, распространение, культурные контакты.
Территориальное распространение и хронологическое распределение в Центральной Азии и на Среднем Востоке неорнаментированных терракотовых, глиняных и каменных усечёно-биконических бусин-пряслиц, служивших, вероятно, утяжелителями для орудий прядения или вязания, позволяют сделать четыре вывода.
Во-первых, эти вещи, существующие в Центральном и Юго-Восточном Туркменистане в широком хронологическом диапазоне от начала третьей четверти V тысячелетия до н. э. до начала третьей четверти II тысячелетия до н. э., не могут рассматриваться в качестве хронологического индикатора для датирования культурных отложений Алтын-депе эпохи позднего энеолита и бронзового века.
Во-вторых, появление этих поделок в Центральной Азии (подгорная полоса Копетдага, археологические комплексы периода развитое Намазга I) связано с культурным влиянием сопредельных иранских областей, например, Северо-Восточного Ирана (Гисар I), где аналогичные изделия известны с конца V тысячелетия до н. э., а, возможно, и ранее.
В-третьих, в подгорной полосе Копетдага и дельте реки Мургаб бусины-пряслица, начиная с эпохи энеолита и в бронзовом веке, являются одной из категорий массового археологического материала, тогда как за пределами этих регионов они встречаются значительно реже, в основном в Северо-Восточном (Гисар) и Юго-Восточном (Тепе Яхья, Шахри-Сохте) Иране, а также в Афганистане (Мундигак, Дашлы 3) и юго-западном Пакистане (Мохенджо-Даро, Чанху-даро).
В-четвёртых, в Центральной Азии вне ареала анауской культуры эти артефакты, представлены лишь на юге Узбекистана (поселение I культуры Заманбаба и памятники культуры Сапалли), Иногда в сапалинских археологических комплексах встречаются бусины-пряслица, которые исполнены в иной традиции, распространённой на юго-западе Туркменистана (сумбарские могильники) и на некоторых памятника Северо-Восточного Ирана (Шах-тепе III–II).
V. A. Alyokshin. Beads/Spindle whorls from Alyn-Depe and the Problems of Chronology of the Early Agricultural Sites in Central Asia
Keywords: Central Asia, Altyn-Depe, beads/spindle whorls, chronology, distribution, cultural contacts.
The territorial spread throughout Central Asia and Middle East and chronological distribution of undecorated terracotta, clay and stone truncated bi-conical beads or spindle whorls, which presumably served as weights for spinning and weaving, suggest four conclusions.
Firstly, these objects, which in central and southeastern Turkmenistan were used throughout a broad chronological range from the early third quarter of the 5th millennium BC to the early third quarter of the 2nd millennium BC, cannot be employed as chronological indicators for dating the cultural deposits of Altyn-Depe of the Late Eneolithic period and Bronze Age.
Secondly, the appearance of these artefacts in Central Asia (foothills of the Kopet-Dagh: archaeological associations of the full Namazga I period) was due to the cultural influence of the adjoining Iranian regions, for instance, of those in northeastern Iran (Hissar I), where similar objects are known from the late 5th millennium BC, and perhaps even earlier.
Thirdly, in the foothills of the Kopet-Dagh and the delta of the Murghab River, the beads/spindle whorls, beginning with the Eneolithic epoch and in the Bronze Age, are among the categories of the most numerous groups of archaeological materials, whereas beyond the limits of these regions they are found considerably rarer, mostly in northeastern Hissar) and southeastern (Tepe Yahya, Shahr-i-Sokhta) Iran, as well as in Afghanistan (Mundigak, Dashly 3) and southwestern Pakistan (Mohenjo-daro, Chanhu-daro).
Fourthly, in Central Asia, outside the area of the Anau Culture, these artefacts occur only in southern Uzbekistan (settlement I of the Zamanbaba Culture and sites of the Sapalli Culture), Occasionally, in Sapalli archaeological associations, beads/spindle whorls are found which are made in another tradition spread in southwestern Turkmenistan (Sumbar cemeteries) and at some sites of northeastern Iran (Shah-Tepe III–II).
Among archaeological assemblages from Central Asia and Middle East, the territorial and chronological distributions of decorated stone truncated biconical beads/spindle whorls, which apparently served as personal ornaments, lead to three conclusions.
Firstly, these objects, found in southern Turkmenistan from the late 3rd to late second quarter of the 2nd millennium BC, can be used as chronological indicators for dating the archaeological complexes from Central Asia and Middle East beginning with the late Middle Bronze Age up to the Late Bronze Age. In southern Turkmenistan, they appear at the final phase of the Namazga V period and remain in use until the end of Namazga VI.
Secondly, the objects under consideration are of Central-Asiatic origin since they belong to one of the most numerous groups of archaeological materials primarily in southeastern Turkmenistan (settlement-sites and cemeteries of the Murghab oasis). Outside its limits these finds are fairly numerous at sites of northern Afghanistan (Dashly 1, Dashly 3). Possibly, this circumstance indicates the cultural links of the ancient population of southern Turkmenistan with tribes inhabiting northern Afghanistan. In central Turkmenistan (southern hill of Anau) and in the Middle East, only single artefacts of this type are found: northeastern Iran (Hissar IIIC), southeastern Afghanistan (Mundigak F) and southwestern Pakistan (Lohumjo-daro).
Thirdly, in Central Asia, outside the area of the Anau Culture, these objects are found only in southern Uzbekistan (burial no. 2 near the village of Sazagan, Sapalli settlement, burial ground of Bus-ton VI). This fact suggests that there were cultural contacts between the settled agriculturalists of southeastern Turkmenistan and those of southern Uzbekistan during the Late Bronze Age (Namazga VI).
А. Ю. Скаков. «О некоторых образах кобано-колхидского искусства: скульптурные изображения лежащего зверя и зооморфные свастики»
Ключевые слова: Кавказ, кобано-колхидская культура, VIII–VI вв. до н. э., мотив зооморфной свастики.
В различных районах кобано-колхидской культурно-исторической общности выделяется серия синхронных (конца VIII – первой половины VI вв. до н.э.) и стилистически близких предметов (бляшки, скульптурные изображения на топорах, кинжаловидные привески, навершие в виде зооморфной свастики), объединяемых по характерному изображению головы и пасти животного. На Кавказе отмечается группа наиболее ранних зооморфных свастик, позволяющих предполагать происхождение этого образа именно отсюда, а не из глубин Центральной Азии. Благодаря перемещениям ранних кочевников начиная с VI в. до н.э. образ зооморфной свастики распространяется по Восточной и Центральной Европе.
A. Yu. Skakov. Some Representations in Koban-Colchidic Art: Sculptural Figures of Recumbent Animals and Zoomorphic Swastikas
Keywords: Caucasus, Koban-Colchidic cultural and historical unity, VIII–VI centuries BC, motive of zoomorphic three-armed swastika.
In the art of the Koban-Colchidic cultural and historical unity, a series of motifs and images are distinguishable which are repeatedly found on certain objects of different origin and purpose. These widespread images serve as a fairly reliable chronological indicator enabling us to synchronize archaeological sites in different regions and to tie them in a common system. Among the motifs concerned there are sculptural depictions of animals with bared teeth, found on the butt sides of Koban-Colchidic axes, on plaques and a finial from Tli. Plaques in the form of a sculptural representation of a recumbent animal are found mostly at cemeteries of the Inguri-Rioni Colchidic culture and are dated to from the 8th–7th to the beginning or the first half of the 6th century BC. Noteworthy is the stylistic similarity between these plaques and the sculptural representations on the butts of some Koban-Colchidic axes from different regions of the Central Caucasus. The plaques and the representations on axes are synchronous and probably originate from a single source – Luristan art. In terms of the shape of the heads and mouths of the animals, they are similar to a series of synchronous bronze dagger-shaped pendants decorated with small zoomorphic heads with bared teeth from burial grounds of the Inguri-Rioni Colchidic culture, as well as to the finial in the form of a zoomorphic three-armed swastika from burial 254 from the Tli cemetery.
The finial from Tli induces us to reconsider the problem of the roots of the motif of zoomorphic (and pteromorphic) swastikas. This issue is extremely tangled and recently it has drawn ever greater attention of a number of researchers. Different regions of the Caucasus have yielded an entire series of objects representing, with more or less extent of stylization, the idea of zoomorphic three- or four-armed swastika. Here it is suggested that the earliest known depictions of zoomorphic swastika come not from Central Asia, as some authors believe, but actually from the Caucasus and exactly these representations are stylized ones. Owing to movements of the early nomads, already as early as the 6th century, the idea of zoomorphic swastika penetrates both the tribes of the Northern Caucasus, Don area and Scythia and the Central-European culture of the late Hallstatt and early La Tène. The group of these finds includes the well-known Thracian swastika plaques of the late 5th–3rd centuries BC and the imitating them Scythian plaques of the second half of the 4th and 3rd century BC.
