Записки ИИМК РАН. Вып. 8. СПб, 2013 г. Аннотация
СТАТЬИ
В. Е. Щелинский. Пики раннепалеолитической стоянки Родники 1 на Таманском полуострове
Ключевые слова: ранний палеолит, Таманский полуостров, стоянка Родники 1, типология, пики.
В статье анализируются пики, являющиеся одной из важных составляющих комплекса каменных изделий эоплейстоценовой раннепалеолитической стоянки Родники 1 в Южном Приазовье, датируемой по биостратиграфическим данным в интервале 1,2-1,6 млн. лет назад. Эти орудия (12 экз., или 3,3 % всех орудий изученного инвентаря стоянки) довольно вариативны в технико-типологическом отношении, что связано в первую очередь с недостаточно высоким ещё общим уровнем технологии обработки камня на раннем этапе палеолита, к которому относится стоянка. Неразвитость технологии проявляется и в том, что орудия изготавливались главным образом из обломков исходного сырья. Специальные крупные отщепы, как заготовки для этих орудий, использовались очень редко. Этот технологический недостаток отчасти восполнялся применением техники частично двусторонней обработки орудий. Вместе с тем установлено, что пики разной формы изготавливались на стоянке и вполне намеренно. При этом наряду со стилистическими предпочтениями, учитывалось функциональное назначение изготовляемых орудий. В индустрии стоянки чётко различаются две морфологических группы пиков: пики с хорошо выраженной пяткой (изготовление их требовало специального отбора соответствующих заготовок) и пики, у которых рукояточная часть практически ничем не выделяется на корпусе орудия. Обращает на себя внимание неоднородность пиков первой морфологической группы. Среди этих орудий представлены изделия с разной формой рабочего конца, что, несомненно, указывает на некоторые различия орудий в функциональном отношении. Имеются орудия с заострённым, долотовидным, скребковидным и клиновидным рабочим концом. Учитывая наличие у этих орудий пятки, можно предполагать, что они служили главным образом для ударно-пробивающей и раскалывающей функции. Пики второй морфологической группы могли иметь другое функциональное назначение. Эти орудия все остроконечные и, очевидно, что в основном они выполняли функцию ножей. Проведённый анализ пиков стоянки Родники 1ясно показал, что эти орудия являются органичной составляющей индустрии стоянки. Они представляют собой вполне выработанную категорию орудий, очевидно, игравших важную роль в хозяйственной деятельности обитателей стоянки. Функции этих орудий, на мой взгляд, ничем существенно не отличались от функций ручных рубил ашельских индустриальных комплексов.
V. E. Shchelinsky. Picks from the Early Paleolithic site of Rodniki 1 in the Taman’ Peninsula
Keywords: Early Paleolithic, Taman’ Peninsula, Rodniki 1 site, typology, picks.
Picks represent one of the main components in the stone industry of the Early Paleolithic site of Rodniki 1, dated (on the basis of its stratigraphy and faunal remains) to the period between 1,2–1,6 mya. These tools (12 items, or 3,3 percents of all the tools in the collection) are rather variable in both typological and technological respect, which is due, first of all, to insufficiently high level of stone working technology characteristic of the early time the site is dated to. Tools were primarily made of rock fragments, and only very few of them are on intentionally produced large flakes. There are two morphologically distinct groups of picks: those with a well expressed butt or talon (their production demanded for the special selection of suitable pre-forms), and those showing no distinguished accommodation part. The first group contains tools with differently shaped working ends (pointed, chisel-like, scraper-like, wedge-shaped), which is indicative of some functional differences. The presence of the talon suggests that the tools served mainly for punching and breaking. The picks of the second group have sharpened ends and seem to have been used as knives. In the author’s view, the functions of the picks from Rodniki did not differ in any substantial way from the functions of the Acheulean handaxes.
А. А. Зейналов. Палеолитическая пещерная стоянка Газма в Азербайджане
Ключевые слова: средний палеолит, Азербайджан, пещерная стоянка Газма, стратиграфия.
А. А. Zeynalov. Рaleolithic cave site Gazma in Azerbaijan
Keywords: Middle Рaleolithic, Azerbaijan, cave site Gazma, stratigraphy.
Cave Gazma is situated in the Nakhichevan autonomous region of Azerbaijan. It was discovered in 1983 by M. M. Guseinov. Three lowermost layers of the cave yielded Middle Paleolithic stone artifacts associated with numerous faunal remains. The latter include bones of Pleistocene ass, gazelle, deer, goat, as well as rodents and birds. The available faunal, palynological and granulometric evidence indicates that the Middle Paleolithic inhabitants of Gazma lived under humid climatic conditions; when the level humidity began to decrease they seem to have left the cave. On the basis of its typological characteristics the industry of Gazma can be defined as Typical Mousterian. The assemblage contains numerous Levallois products, with many blades among blanks. It shows certain parallels with the Mousterian industries of the Southern Caucasus and Middle East. The cave appears to have served as a long-term base camp.
В. В. Питулько, А. Э. Басилян, Е. Ю. Павлова. Массовые скопления костных остатков мамонтов с признаками деятельности древнего человека (р. Илин-Сыалах, север Яно-Индигирской низменности)
Ключевые слова: Северо-Восточная Сибирь, Яно-Индигирская низменность, р. Илин-Сыалах, скопления остатков мамонта, 12 200–12 400 л. н.
Наличие связи между массовыми скоплениями костных остатков мамонтов («кладбищами») и следами деятельности человека («стоянками») является широко известным научным фактом. В стояночных комплексах скопления костных остатков мамонтов играют существенную роль. В ряде случаев говорят, с различной степенью доказательности, о наличии жилых конструкций, созданных с использованием костей мамонтов. Многие из них были сформированы в результате несомненной прошлой деятельности человека, и в любом случае такие образования являются важными структурными элементами стоянок. В подавляющем большинстве случаев природы таких скоплений остаётся невыясненной. Фактически, только для Янской стоянки на Северо-Востоке Азии доказано не только рукотворное происхождение массового скопления костных остатков мамонтов, но установлен и факт систематической охоты древнего человека на этих животных. В этой области земного шара, со времени открытия вблизи Берелёхского костища «стоянки» Берелёх, этот комплекс геоархеологических объектов оставался единственным в своем роде. Существенным дополнением к нему послужило открытие Янской стоянки и, позднее, Янского «кладбища мамонтов» вблизи неё. В результате продолжения поисков ещё два подобных объекта было обнаружено в 2011 г. в среднем течении р. Илин-Сыалах. Возраст одного из них (Илин-Сыалахского «кладбища» мамонтов) составляет около 12 400–12 200 л. н., и он, по-видимому, принадлежит древностям Берелёхского круга. Местонахождение Илин-Сыалах т. н. 034 имеет существенно более древний возраст и относится к началу последней ледниковой эпохи. Сведения об этих памятниках излагаются в настоящей работе.
V. V. Pitulko, A. E. Basilyan, E. Y. Pavlova. Mass accumulations of mammoth remains with traces of past human activity (Ilin-Syalakh river, north of the Yana-Indighirka lowland)
Keywords: North-Eastern Siberia, Yana-Indighirka lowland, Ilin-Syalakh river, accumulations of mammoth remains, 12 200–12 400 BP.
The existence of connection between the mass accumulations of mammoth bones known as «cemeteries» and traces of human activity («occupation sites») is a widely known fact. However, in the overwhelming majority of cases the nature of such accumulations remains unclear. In fact, it is only for the Yana site in the north-east of Asia that the artificial origin of the mass accumulation of mammoth bones was proved. In addition, the fact of systematic mammoth hunting by ancient people was established. As a result of new field explorations, two new objects of similar kind were found in the middle reaches of the Ilin-Syalakh river in 2011. The age of one of them (the Ilin-Syalakh mammoth cemetery) is about 12 400–12 200 years ago. The materials found here seem to resemble those of Berelekh. The locality of Ilin-Syalakh No. 034 is sufficiently older and dates to the beginning of the last glacial stage. The paper provides information about these two new sites.
Е. Ю. Гиря, Х. Кимура, И. И. Разгильдеева. О разнообразии морфологических значений изделий с резцовыми сколами. Резцы стоянок Хороказава пункт Тома, Студеное-2 и Костенки 1
Ключевые слова: поздний палеолит, стоянки Хороказава на о. Хоккайдо, Студеное 2 в Забайкалье, Костёнки 1 на Среднем Дону, изделия с резцовыми сколами, трасологические исследования.
E. Yu. Girya, Kimura Hideaki, I. I. Razgildeeva. Diversity of morphological traits of pieces with burin facets. Burins from the sites of Horokozawa (Toma locality), Studenoye 2 and Kostenki 1
Keywords: Late Palaeolithic, sites Horokazawa on Hokkaido Island, Studenoye 2 in Trans-Baikal region, Kostenki 1 on the Middle Don, pieces with burin facets, use-wear studies.
In the middle of the last century, the founder of the traceological method S. A. Semenov noted that tool elements formed by burin blows had different functions in different lithic industries. Burin blows served to form the working edges of tools employed in planing or grooving; the same technique could have been used for shaping the working ends of drills. In terms of morphology, ‘burins’ — pieces with burin facets — can be interpreted in different ways. Artefacts with ‘burin’ facets are usually included into the category of ‘burins’. In accordance with a tacit tradition, they are often considered as a distinct group of tools, alongside with points, scrapers, borers etc. Cutting of slots in bone, antler, ivory or wood is believed to have been the main function of burins as tools. This paper presents the results of the study of pieces with burin facets from three different sites dated to the Late Palaeolithic: Horokazawa Toma (Hokkaido Island, Japan), Studenoye 2 (Trans-Baikal region, Russia), and Kostenki 1, layer1, second habitation unit (Middle Don, Russia). The burins from Horokazawa and Studenoye 2 were chosen as very rare, almost unique examples of a recurrent correspondence between the tool forms, character of use-wear traces, and traces of manufacture. The Kostenki burin-like tools, on the contrary, are extremely diverse. They are represented by a wide range of forms lacking any common technological context or specific use-wear traces. In their manufacturing, two different technologies were employed. In addition, their examination has shown that some of the burin spalls served as blanks for producing points of a special type. Hence, from the technological standpoint, the pieces with burin facets, corresponding to them, should be considered as cores. The analysis of pieces with burin facets from the three sites has shown that morphologically and morphometrically similar artefacts could have ben produced with different purposes in mind and should be neither automatically ascribed to the same category nor analysed as constituents of a single assemblage. The interpretation of analogous forms from different collections and explanation of their morphology is possible only on the basis of special experimental and use-wear studies.
Г. В. Григорьева. Охотничьи костяные орудия верхнепалеолитических памятников Подесенья
Ключевые слова: поздний палеолит, стоянки в бассейне р. Десны, костяные орудия охоты.
G. V. Grigorieva. Bone tools for hunting from the Late Paleolithic sites of the Desna basin
Keywords: Late Palaeolithic, sites of the Desna basin, bone tools for hunting.Keywords: Late Palaeolithic, sites of the Desna basin, bone tools for hunting.
The paper provides a brief summary of ivory and bone points from the Late Paleolithic sites of the Desna river basin, including Khotylevo 2, Mezin, Mezhirichi, Gontsy, Eliseevichi, and Yudinovo. Three main types of points are distinguished, including spindle-shaped and rod-like ones, as well as “small arrows”. It is suggested that all of them were used as hunting projectiles. Particular attention is given to their morphological characteristics and ornamental patterns.
М. Б. Рысин. Зооморфные фигурки из поселения строителей дольменов Старчики
Ключевые слова: Северный Кавказ, средний бронзовый век, многослойное поселение Старчики, терракотовые зооморфные фигурки.
M. B. Rysin. Zoomorphic figurines from the dolmen-builders’ site of Starchiki
Keywords: Northern Caucasus, Middle Bronze Age, multilayered settlement of Starchiki, terracotta zoomorphic statuettes.
This article is the first publication of unique zoomorphic statuettes from the multilayered settlement of Starchiki, left by the dolmen-builders of the Western Caucasus, and excavated by the present author. Terracotta figurines of animals are compared with analogous finds from the Caucasian Early and Middle Bronze Age. A certain similarity seems to exist between the zoomorphic statuettes of Starchiki, on one hand, and animal figurines from the Trans-Caucasian settlements dated to the Early Bronze Age (Kura-Arak culture), on the other hand. It is supposed in this study that the movement of the South-Caucasian groups through the passes of the Main Caucasian Ridge to the northern slopes of the Caucasian mountains had contributed to the formation there of a suite of cultures of the Middle Bronze Age.
В. А. Алёкшин. Степная керамика эпохи бронзы в стратиграфическом контексте «Вышки» поселения Намазга-депе и проблема датирования периода Намазга VI в подгорной полосе Копетдага
Ключевые слова: подгорная полоса Копетдага, период Намазга VI, стратиграфия «Вышки» Намазга-депе, степная керамика эпохи бронзы.
Вопрос о длительности периода Намазга VI в подгорной полосе Копетдага зависит от датировки степной керамики, найденной здесь в слоях нескольких поселений позднего бронзового века. На «Вышке» поселения Намазга-депе (рис. 1, А, Б) представлена восьмиметровая свита отложений, бóльшая часть которых относится к периоду Намазга VI (рис. 2, А–В; 3).
Культурные слои «Вышки» образованы свалкой периода позднего Намазга V, пятью или шестью строительными горизонтами периода раннего Намазга VI (Вышка I1– Вышка I3, Вышка II4, Вышка II5), и четырьмя строительными горизонтами периода позднего Намазга VI (Вышка III1–Вышка III4) (рис. 2, Г). В горизонте Вышка II4 обнаружен кухонный горшок, в изготовлении которого выявлены земледельческая и степная (алакульская) технологические традиции (рис. 4, 6), что позволяет датировать этот горизонт концом XIX в. до н. э. В горизонте Вышка III4 найдена степная саргаринско-алексеевская керамика (рис. 4, 1–5), датирующаяся XIV–XIII вв. до н. э. Ее стратиграфическое залегание позволяет утверждать, что пастушеское население появилось на «Вышке» Намазга-депе после того, как земледельцы в конце XV в. до н. э. оставили свой посёлок.
Поселение на «Вышке» Намазга-депе существовало в течение девяти или десяти строительных горизонтов (630–700 л.). Следовательно, формирование периода Намазга VI относится к рубежу III/II тыс. до н. э.
V. A. Alekshin. Steppe pottery of the Bronze Age in the stratigraphic context of “Vyshka” at Namazga-depe, and the problem of dating the Namazga VI period in the Kopet Dag piedmont belt
Keywords: Kopet Dag piedmont beltб Namazga VI period, the stratigraphic context of “Vyshka” at Namazga-depe, steppe pottery of the Bronze Age.
The decision of the question about the duration of the Namazga VI period in the Kopet Dag piedmont belt depends on dating of the steppe pottery found at some of the local Late Bronze Age settlements. The “Vyshka” locality of Namazga-depe (fig. 1, А, Б) displays 8 m of deposits belonging mainly to the Namazga VI period (fig. 2, А–В; 3). The cultural layers of “Vyshka” are formed by a late Namazga V dump area, four or six building horizons of early Namazga VI (Vyshka I1– Vyshka I3, Vyshka II4, Vyshka II5), and four building horizons of late Namazga VI (Vyshka III1– Vyshka III4) (fig. 2, Г). Horizon II4 yielded a kitchen pot showing a combination of both farmers’ and steppe (Alakul) technological traditions (fig. 4, 6), which permits to date the horizon on the end of the XIX c. BC. Horizon III4 contained the steppe Sargarinsko-Alexeevsky pottery dated to the XIV–XIII cc. BC. Its stratigraphic position suggests that pastoralists came to “Vyshka” after farmers left their settlement at the end of the XV c. BC. The “Vyshka” locality was occupied during nine or ten building horizons (630–700 years). Hence, the beginning of the Namazga VI period falls on the boundary of the III/II millennia BC.
М. Т. Кашуба. Переносные деревянные конструкции в предскифских захоронениях Северного Причерноморья
Ключевые слова: Северное Причерноморье, захоронения предскифского времени, переносные деревянные конструкции.
В статье проанализированы переносные деревянные конструкции в предскифских погребениях Северного Причерноморья (10 комплексов). Они разделяются на три основных типа, которые представлены цельными (тип I) и сборными конструкциями (типы II.1 и II.2). Цельными были колоды. Среди сборных конструкций, которые монтировались независимо от места сборки (тип II.1), известны носилки/помосты/ложа. «Саркофаги» относятся к конструкциям, которые монтировались на месте сборки (тип II.2). 14С-дата по древесине «саркофага» разрушенного погребения Слободзея 1/1965 – Le-9685: 3070 ± 85 BP, 1510–1050 cal BC (95,4 %), а также 14С-даты двух погребений Высокой Могилы формируют основу для более ранней хронологии черногоровской и новочеркасской групп ранних кочевников Северного Причерноморья. Традиция возведения в захоронениях ранних кочевников «саркофагов» своими корнями уходит в белозерскую культуру. Вероятно, переносные деревянные конструкции в погребениях являются показателем особого прижизненного статуса похороненных в них людей. Если в погребениях Слободзея 3/3 и Зольное 1/10 были похоронены военные вожди высокого ранга или воины-всадники, то в случаях комплексов Кэушень 1/1965, Холмское 2/3 и Софиевка 40/5 речь может идти о захоронениях жреческой элиты. Погребения воинской и административно-религиозной/жреческой элиты маркировали западную границу территории разных групп ранних кочевников в Северном Причерноморье.
M. T. Kashuba. Portable wooden constructions in the Pre-Scythian burials of the North Black Sea region
Keywords: North Black Sea region, Pre-Scythian burials, portable wooden constructions.
The paper is devoted to the analysis of the portable wooden constructions from the Pre-Scythian burials of the North Black Sea region (10 assemblages). They can be divided into three principal types, represented by one-piece (type I) and composite (types II.1 and II.2) constructions. Burial troughs belong to type 1. Composite constructions, that could have been assembled anywhere (type II.1), include litters/platforms/beds. “Coffinettes” belong to the number of constructions that were mounted where they were assembled (type II.2). The 14С date obtained on wood from a “coffinette” of Slobodzeya 1/1965 (Le-9685: 3070 ± 85 BP, 1510–1050 cal BC, 95,4 %), as well as 14С dates for two burials of Vysokaya Moghila form a basis for a deeper chronology of the Chernogorovo and Novocherkassk groups of the North Black Sea region early nomads. The tradition of erecting “coffinettes” goes back to the Belozersk culture. It seems likely that the portable wooden burial constructions are indicative of a special status of the deceased. While Slobodzeya 3/3 and Zolnoe 1/10 were burials of high-rank military leaders or warriors-riders, Keushen 1/1965, Kholmskoe 2/3, and Sofievka might be interpreted as burials of elite priests. The burials of military and administrative-religious elite marked the western border of the area occupied by early nomads in the North Black Sea region.
Д. Абдуллоев. Двор в структуре жилища Средней Азии периода раннего и развитого средневековья (VII–XIX вв.)
Ключевые слова: раннее и развитое средневековье, VII–XIX вв., Средняя Азия, структура жилища, дворы.
Функции двора среднеазиатского городского и сельского жилища менялись в различные исторические периоды. В раннем средневековье (VII–VIII вв.) дворы встречаются крайне редко (рис. 1–3). Отсутствие в них очагов и бытовых построек указывает на то, что дворы не имели хозяйственного назначения и являлись лишь связующим звеном между домом и улицей.
В период развитого средневековья (IX–XVI вв.) двор занимает центральное место в структуре жилища. Все помещения дома находятся по периметру двора, куда каждая комната имеет свой выход (рис. 4–5). Еще раньше – с конца VIII в. появляются одноэтажные жилища с небольшими двориками, в которых располагались постройки бытового назначения, свидетельствуя о том, что дворы приобрели хозяйственную функцию. Известны также дома с внешними и внутренними дворами, что было связано с исламизацией населения. Внешний двор считался мужской половиной. Здесь находились хозяйственные постройки и «михманхане» (помещения для гостей). Внутренний двор предназначался для женщин и являлся женской половиной, где находились жилые и бытовые помещения, и куда вход посторонним мужчинам был запрещен.
В позднем средневековье (XVII–XVIII вв.) функции двора жилищ Средней Азии расширяются (рис. 6–7). В это время представлены три типа построек: дома с одним двором; жилища с внешним и внутренним двором; дома с двумя дворами, один из которых был отведен под сад или огород.
D. Abdulloev. Court in the structure of the Early and Late Medieval dwellings of Central Asia (VII–XIX cc.)
Keywords: Early and Late Medieval periods, VII–XIX cc., Central Asia, structure of dwellings, courts.
The functions of courts of Central Asian urban and rural dwellings were not the same in different historical periods. During the Early Medieval times (VII–VIII cc.) courts are found very rare (fig. 1–3). The absence of hearths and other household constructions indicates that they had no economic functions, serving just as connecting links between the house and street. In the High Middle Ages (IX–XVI cc.) the court occupies the central place in the dwelling structure. All the rooms are arranged along the perimeter of the courtyard, and each room has its exit there (fig. 4–5). Still earlier, at the end of the VIII c., the court began to acquire economic functions, as is evidenced by the appearance of one-store dwellings with small courts with various household constructions in them. There are dwellings having both inner courts and forecourts, which was connected with the spread of Islam. The forecourt was considered the men’s half of the house. It included various household constructions and “mikhmankhane” (guest rooms). The inner court was intended for women and belonged to the women’s half, where no strange men were allowed to enter. In the Late Medieval period (XVII–XVIII cc.) the functions of the court broadened (fig. 6–7). Three types of dwellings are present in this time: houses with one court; houses with both the inner court and forecourt; houses with two courts one of which served as a garden.
А. Н. Егорьков. Свойства и роль свинцово-оловянных сплавов в производстве ювелирных изделий ранними славянами Восточной Европы
Ключевые слова: ранние славяне, Восточная Европа, производство ювелирных изделий, свинцово-оловянные сплавы.
Свинцово-оловянный сплав, называемый также пьютером (англ. pewter), широко использовался ранними славянами Восточной. Об этом свидетельствуют многочисленные находки в кладах этого времени отлитых из них ювелирных изделий. Добавка дешевого свинца к гораздо более дорогому олову приводит к получению сплава, имеющего большую прочность, чем составляющие его элементы, и являющегося в основном более легкоплавким, что предопределило его широкое использование. Ранним славянам не были известны олово и цинк в элементном виде, поэтому свинцово-оловянный сплав выступал в качестве легирующего компонента для металла иного состава. Он использовался для сплавления с латунью, бывшую у ранних восточных славян основным сплавом на медной основе, с целью ее экономии, а также при легировании серебра, часто вместе с латунью, для выплавки биллонов, также широко представленных в кладах ранних славян Восточной Европы. Именно смешение сплавов обусловило часто видимую многокомпонентность раннеславянского ювелирного металла. Сравнение состава металла из разных регионов Европы дает возможность предполагать, что в раннем средневековье пьютер как легирующий агент для медных и серебряных сплавов использовался на всей территории Европы.
A. N. Egor’kov. Properties and role of lead-tin alloys in the production of jewelry by the early Slavs of East Europe
Keywords: early Slavs, East Europe, production of jewelry, lead-tin alloys.
The tin-lead alloy, commonly named pewter, was widely used by the early Slavs of East Europe. This is confirmed by numerous finds of jewelry in the hoards of this time. The addition of cheap lead additives to much more expensive tin yields an alloy with higher breaking strength and often more fusible than its individual components. These features caused the wide use of pewter. Early Slavs did not know elemental tin and zinc, therefore pewter was utilized as alloying component for metals of other composition. It was used for alloying brass that was the main copper jewelry alloy of early Eastern Slavs. Pewter was also used for alloying silver (often together with brass) to prepare billons, which are widely represented in the hoards left by the early Slavs of East Europe. It was this mixing that caused the frequently visible complexity (multicomponent composition) of the early Slavonic jewelry alloys. The comparison of metal composition from different regions gives grounds to think that during the Early Medieval times pewter served as an alloying agent for copper and silver alloys all over Europe.
А. В. Курбатов. Кожаные предметы из Новогрудка (по материалам раскопок 1985 г.)
Ключевые слова: Новогрудок, конец XII–начало XIII в., кожаные предметы, детали обуви.
Работа вводит в научный оборот небольшую группу археологических находок из Новогрудка, не получивших освещения в работах Ф. Д. Гуревич. Этим автор отдает дань уважения бывшему сотруднику ИИМК РАН, на работах которого во многом учился исследовательской работе. Найденные 46 кожаных предметов происходят из раскопок детинца в 1985 г., последнем сезоне раскопок Ф. Д. Гуревич в Новогрудке. В материалах представлены преимущественно детали и обрезки обуви, но также выделены части рукавиц, игровых мячей, чехол для ножа, обрезки от раскроя и другое. Этот комплекс по конструктивным и стилистическим признакам можно относить к концу XII–началу XIII в.
A. V. Kurbatov. Leather objects from Novogrudok (excavations of 1985)
Keywords: Novogrudok, the late XII–early XIII c., leather objects, shoe details.
The paper introduces a small group of archaeological finds from Novogrudok, which have received no elucidation in the works by F. D. Gurevich. These are 46 objects of leather discovered in 1985 (the last season of F. D. Gurevich’s works at Novogrudok) in the citadel area. The collection consists mainly of shoe details and fragments; in addition it includes details of mittens, bolls, a knife sheath, and leather scrapings. According to its constructive and stylistic characteristics, the assemblage can be dated to the late XII–early XIII c.
А. К. Каспаров. Костные остатки животных из Старого Выборга
Ключевые слова: Выборг, XV–начало XVIII в., костные остатки животных.
В работе рассматриваются костные материалы из раскопок города Выборга второй половины XV–первого десятилетия XVIII в. Соотношение разных видов в фаунистической коллекции в разные периоды показывает, что на протяжении почти трехсот лет видовой состав остеологических остатков шведского Выборга существенно не менялся. Всегда на первом месте был крупный рогатый скот, на втором – мелкий рогатый скот, а на третьем – свинья. Остатки других видов животных как диких, так и домашних были немногочисленны. Почти отсутствуют кости таких распространенных домашних животных как лошадь и собака. Примерно в середине XVII в. уровень жизни населения Выборга несколько падает, что видно по изменению рациона питания. В последние годы существования города под владычеством Швеции несколько меняется тип городского хозяйства. Бóльшую роль начинают играть охота и рыболовство, а коз содержат преимущественно для получения шерсти.
Овцы в Выборге на рубеже XVII–XVIII вв. были уже подобны современным. Вероятно это была форма, непосредственно предшествующая романовской породе овец, существующей и поныне. Козы обитателей города более всего напоминали тех, которые описывались из позднесредневекового Новгорода и Пскова. Крупный рогатый скот был похож на одну из форм, которую разводили во всем северном регионе, в Старом Гродно, Выборге или в шведском Ниеншанце.
A. K. Kasparov. Faunal remains from Old Vyborg
Keywords: Old Vyborg, XV–early XVIII c., faunal remains.
The paper deals with the faunal remains from the excavations of Vyborg, dated to the second half of XV–first decade of XVIII c. During the whole period of almost 300 years ratios between different species remain rather stable, with cattle prevailing, followed by small cattle, followed by pigs. Horse and dog bones are nearly absent. Remains of other species (both wild and domesticated) are scarce. The Vyborg sheep of the late XVII– early XVIII c. were similar to the modern ones. This form seems to have directly preceded the Romanov sheep breed existing today. The goats resembled most of all those known from late medieval Novgorod and Pskov. The cattle looked like one of the forms raised all over the northern region from Old Grodno to Nienschantz. In the middle of the XVII c. the population of Vyborg experienced a decrease of living standards, as evidenced by changing diets. The last years of the Swedish period of Vyborg history witnessed growing reliance on hunting and fishing, while goats were kept mainly for the sake of wool.
И. Г. Широбоков, М. М. Шахнович. Антропологический состав позднесредневекового населения Терского берега Белого моря (по материалам раскопок некрополя Свято-Никольской церкви c. Варзуга)
Ключевые слова: Терский берег Белого моря, село Варзуга, некрополь Свято-Никольской церкви, антропологический состав позднесредневекового населения.
В результате раскопок некрополя в Варзуге, организованных экспедицией Национального музея Республики Карелия, были получены первые материалы к изучению антропологического состава позднесредневекового населения Терского берега. Морфологический тип варзужан отличается своеобразием на фоне близких к современности серий русских северных и центральных областей Европейской части России. Формирование местного населения происходило на сложной основе и не может быть сведено к простой однокомпонентной схеме. Вероятно, основную роль в его сложении сыграли группы карельского населения, специфические черты краниологического типа которых зафиксированы в характеристике как мужских, так и женских черепов варзужан. Происхождение второго значимого компонента, имеющего «ослабленную» европеоидную основу, более выраженного в материалах мужской выборки, видимо, связано с русскими переселенцами, морфологический тип которых испытал воздействие субстратных «дославянских» групп Севера Европейской части России.
I. G. Shirokobokov, M. M. Shakhnovich. Anthropological composition of the Late Medieval population of the Tersk coast, the White Sea (with particular reference to the materials from necropolis of the Saint Nicolas’ Church at the village of Varzuga)
Keywords: Tersk coast of the White Sea, village of Varzuga, necropolis of the Saint Nicolas’ Church, anthropological composition of the Late Medieval population.
The excavations of the necropolis at Varzuga, organized by the National Museum of the Republic of Karelia, gave the first materials shedding light on the anthropological composition of the Late Medieval population of the Tersk Coast. Considered against the background of recent craniological series from the northern and central regions of European Russia, the morphology of the Varzuga people shows a number of peculiar characteristics. It appears that the main role in its formation was played by Karelians, whose specific craniological features have been observed in both male and female skulls from Varzuga. The origin of the second important component, which has an “attenuated” Europeoid basis and is better expressed in the male series, was evidently connected with the Russian colonists, whose morphological type experienced an influence from the “pre-Slavonic” substratum groups living in the north of the European part of Russia.
