История жизни одного каменного топора, или как археологи "читают" артефакты

В селе Ксизово Задонского района Липецкой области у одного из жителей среди прочего инструмента обнаружился обломок каменного топора эпохи бронзового века. Нынешний владелец сам не знает, откуда этот топор в его хозяйстве и предполагает, что еще дедушка нашел его в огороде.

Такие находки, как известно археологам, не редкость – шлифованные каменные топоры и их фрагменты часто попадают в музейные витрины именно из рук тех, кто случайно обнаруживает их на пашне, в поле, у реки, в огороде. У современного владельца этот древний артефакт лежал в ящике со стальными топорами, плоскогубцами, отвертками, и, по всей видимости, тоже иногда был полезен в хозяйстве. Но нынешняя скромная роль – только вершина айсберга истории этой вещи, которая представляет, с одной стороны, ушедшую эпоху, а с другой – очень ярко характеризует восприятие древностей в современной культуре. Чтобы восстановить подлинную историю этого топора "от древности до наших дней", нужно обратиться к археологии, которая использует разные приемы для того, чтобы артефакты "заговорили" (не зря иногда археологов сравнивают с детективами, а археологические находки - с вещественными доказательствами).

 Проследим путь от наблюдений до выводов, который проходит археолог, в руках которого оказывается подобная находка.

 Этап 1: наблюдение, типология и сравнительный анализ

Прежде всего, специалист смотрит на форму предмета, задействуя типологический метод: сравнивает новую находку с уже известными и определяет аналогии – с какой территории они происходят, что известно о культурах тех людей, которые делали похожие вещи. Что можно сказать про наш артефакт? 

Он сделан из камня, но при этом так, как делали уже когда каменный век подходил к концу и начиналась новая эпоха – бронзы. Этот топор тщательно отшлифован, ему придана симметричная и даже элегантная форма (рис. 1). Такие предметы, которые археологи называют топорами-молотками балановского или фатьяновского типа бытовали в 3-2 тыс до н.э. среди племен, о которых мы знаем только благодаря археологическим данным. У этих культур не было письменности, и ни один другой народ не написал о них – слишком далеко жили они от тех мест, где люди начали записывать свои наблюдения об окружающем мире. Считается, что такие топоры-молотки были боевым или церемониальным оружием (либо и тем, и другим). Такие вещи могли класть в погребения воинов, носивших их при себе, а когда погребальное сооружение по каким-то причинам оказывалось разрушено, то и весь сопроводительный инвентарь тоже попадал на поверхность - разрывались культурные связи предметов между собой и с их историей.

Что еще мы можем сказать о форме этого топора? В наших руках не целый экземпляр, а только его половина – молоточная часть. Оружие сломано пополам посередине втулки. Но почему? И когда это произошло - еще в бронзовом веке, потому что им интенсивно пользовались? Или можно представить себе, что сломано оно могло быть перед тем, как его положили вместе с умершим человеком? В некоторых культурах известны ритуальные «убивания» вещей через их порчу и поломку. Могло быть и так, что топор сломался гораздо позже – когда оказался на поверхности и попал под действие природных и антропогенных сил. Можно также предположить, что поломался он уже у своих нынешних владельцев. Как же узнать, какая из этих версий ближе к действительности? 

Этап 2: трасологический метод и реконструкция

Теперь археолог должен немного поменять методику наблюдений и всматриваться уже не в форму, а в мельчайшие следы на поверхности находки. Тут в дело вступает трасологический метод (от латинского слова traceo – «след») - из арсенала методов кабинетно-лабораторной археологии. Именно трасология больше всего сближает археологию с детективным расследованием, потому что трасологические наблюдения используют и криминалисты для раскрытия преступлений.

 Попробуем восстановить “жизненный путь топора” поэтапно:

Цилиндрическая проушина, просверленная для того, чтобы насаживать топор на рукоять, была сделана еще в бронзовом веке - в тот момент, когда камню придавали форму и шлифовали его, превращая в боевое оружие. На похожих топорах такие проушины сохраняют кольцевые царапины – следы от сверления. На нашем топоре-молотке эти следы почти не видны из-за того, что они были сглажены и затерты в ходе его долгой жизни (рис. 2, i). По такому наслоению разного рода отметок, шрамов, царапин, заглаженных участков, забитости и выстраивает археолог историю того, что происходило с конкретной вещью: самые свежие следы, перекрывающие все остальные – это отпечаток недавних событий, а самые плохо различимые, скрытые за другими повреждениями – это свидетельства самых ранних манипуляций.

Если приглядеться ко всем следам на поверхности предмета и выстроить их в порядке появления, то мы можем представить себе "жизненный путь" артефакта, который будет не очень подробным и во многом лишь вероятностным, но все же, в целом, верным. Это уже немало в условиях, когда всё, что известно о находке – это только ее форма и следы на ней. Ведь обычно археологам для полноценных выводов нужен весь комплекс артефактов из культурного слоя и общий контекст их обнаружения. 

Первая веха в истории этой вещи, с которой всё и начинается – изготовление топора. Кусок довольно твердой породы камня был обработан при помощи разных приемов – раскалывания, пиления, сверления. Заготовка была тщательно зашлифована, так, что на поверхности почти не осталось следов всех этих приемов. Исключение – внутренняя поверхность втулки, а также уголок у валика, украшающего одну из сторон, на котором можно разглядеть отдельные технологические следы, в данном случае – от прорезания рельефа на камне.

Уже после того, как топору-молотку была придана окончательная форма, в результате очень сильных ударов молоточной частью от предмета откололись несколько кусочков - сколов, говоря археологическими тереминами (рис. 2, d, e). О том, что эти сколы откололись еще до того, как топор оказался на поверхности, нам говорят их заглаженные грани и слегка затертая поверхность. Примерно в это же время топор был сломан - вполне возможно, что также из-за интенсивного использования. Многие похожие топоры тоже находят сломавшимися именно посередине втулки, по всей видимости, это была их "ахиллесова пята". Однако с уверенностью об этом мы говорить не можем. Это остается не более, чем самым вероятным сценарием с учетом тех данных, которые нам пока известны.

После того, как топор был сломан, его функция изменилась. Он был повторно использован, возможно, для каких-то хозяйственных нужд, связанных с обработкой кожи. Как мы это поняли? От работы на этом этапе его истории он оказался сильно заглажен и закруглен в местах слома (рис. 2, k) и внутри втулки, а на молоточной части появилась фаска (рис. 2, a), которая частично перекрывает сколы, появившиеся здесь ранее (рис. 2, e). Эта фаска при небольшом четырёхкратном увеличении выглядит более свежей, чем зашлифованная поверхность топора, которую мы должны рассматривать как самую древнюю (она более заглаженная и блестит ярче).

Можно также вполне определенно сказать, что расколовшийся топор не использовали как точильный камень, абразив или оселок – на нем нет характерных собирающихся пучками царапин. Не служил он и для обработки металла – в таком случае на нем были бы следы бронзы или железа, заметные если не глазом, то уж точно – под микроскопом. На самом деле, следы от металлов на топоре есть, но они относятся к самому недавнему этапу его жизни и об этом – ниже. Так, в большей степени "от обратного", мы и можем догадываться, что использовали этот инструмент для работы с мягкими материалами, причем это новое использование могло перемежаться еще с какой-то функцией, от которой на поверхностях оставались шрамы-выбоинки, но и их края вновь затирались и сглаживались, и именно поэтому мы говорим, что эти функции сменяли друг друга и были условно одновременными. Все это происходило достаточно давно (хотя может быть уже и не в бронзовом, а в раннем железном веке) и после этого топор пролежал еще какое-то время в земле и покрылся тонкой кальцитовой пленкой.  Похожая корка покрывает наши чайники, мы называем ее накипью. На топоре она имеет вид крошечных лужиц, покрывающих все описанные выше следы.

Далее в истории топора новый этап – его находит наш современник, предположительно, дедушка нынешнего хозяина. Все зашлифованные и заглаженные поверхности повреждены рассеянными выбоинками разных размеров, и расположены они на самых разных участках (самая крупная – рис. 2, b). "Шрамы" эти имеют разную конфигурацию, а значит - возникли от разных действий. Но у них есть и общая черта – у всех сравнительно "свежие" острые края и скалистый рельеф дна – прямое указание на то, что они не были ни заглажены, ни окатаны, ни перекрыты другими повреждениями. Одновременно с этими шрамами появляются и мелкие царапины, имеющие разные размеры и направление, а, значит, вряд ли появившиеся как результат продолжительной работы. Скорее, их можно отнести к случайно появившимся повреждениям (рис. 2, h).

На боковых поверхностях топора на этом же этапе жизни появляются две зоны использования в качестве ударного инструмента (рис. 2, f, g), причем по форме этих шрамов вполне можно предположить, что им забивали гвозди (если так, то разные – следы на правом боку отличаются от следов на левом). Нельзя не заметить яркие пятна ржавчины (рис. 2, a), рассеянные по разным участкам, которые возникли, очевидно, во время хранения каменного топора в ящике с железным инструментом. Под микроскопом при 20-кратном увеличении можно видеть и мелкие частички белого металла – скорее всего, стали – ярко мерцающие, еще не съеденные ржавчиной, совсем недавние.

Так боевой или даже ритуальный топор-молоток в XX веке обрел применение в крестьянском быту. Прагматичное отношение к инструменту обросло представлением о его небывалой ценности уже в веке XXI-м: впечатлившись интересом археологов и прочитав в интернете про "сенсационные находки, которые скрывает официальная наука" (про так называемые "камнепись" и "древнейшую славянскую письменость в палеолите"), нынешний хозяин топора решил, что в его руках драгоценность (а иначе зачем археологи просили бы его "на изучение"?).

В значительной степени хозяин прав – все артефакты бесценны как источники информации о нашем прошлом. И важна не только сама вещь, но и первоначальный контекст ее обнаружения. Благодаря контексту и следам, оставленным человеком на артефактах, они и становятся "говорящими", то есть, максимально информативными. Жаль только, что понимание этой особой ценности искажено ложными теориями, запущенными в массовую культуру людьми, которые наживаются на интересе к таинственному. Настоящая археология гораздо сложнее и интереснее потому, что она позволяет вещам, даже потерявшим свои связи с местом происхождения, рассказать правдивую историю, в которой отражена вся наша культура. 

Ведь сколько можно было бы сказать, если бы у археологов был контекст этой находки! То есть если бы мы знали, где именно лежал этот топор в могиле (у головы, в области таза, у ног)? Есть ли в могиле вторая его часть или же положили туда только половину? А если топор лежал не в могиле воина-мужчины, а принадлежал мальчику-подростку или женщине? Именно контекст считается в археологии самым ценным источником информации, а не отдельные разрозненные находки, даже яркие и ценные с точки зрения стороннего наблюдателя. Даже самые красивые и драгоценные артефакты теряют свое значение, если их вне всякой связи с местом обнаружения ставят на витрину или продают на аукционах древностей. К сожалению, таких историй очень много. Именно поэтому так называемое "кладоискательство" в России и многих других странах - не что иное, как нарушение закона и считается преступлением, так как навсегда, безвозвратно, разрушается историческое знание, и артефакты, а, главное, древние люди и судьбы, которые за ними стоят, уже никогда не расскажут свои истории.

Нашему каменному топору повезло чуть больше, чем его "собратьям", так как даже несмотря на утрату контекста, он сам может поведать о себе благодаря следам и тем аналогам, которые нам уже известны. Возможно, в будущем мы сможем найти другие аналогичные топоры и источник их происхождения, и это дополнит наше "расследование".

Авторы:

К.Н. Степанова, старший научный сотрудник Отдела палеолита ИИМК РАН

Е.С. Ткач, младший научный сотрудник Отдела палеолита, Ученый секретарь ИИМК РАН 

А.Н. Бессуднов, президент ЛОНОО "Археолог", доцент кафедры отечественной и всеобщей истории ЛГПУ имени П.П. Семенова-Тян-Шанского; руководитель совместной Дивногорской археологической экспедиции (ЛГПУ имени П.П Семенова-Тян-Шанского – ВГУ – ИИМК РАН)

Материал подготовлен для новой постоянной рубрики ИИМК РАН “Говорящие артефакты”.