Ивченко А.В. Постпогребальная обрядность на некрополе Ольвии
А.В. Ивченко
Киев, Институт археологии НАН Украины, отдел античной археологии
Постпогребальная обрядность на некрополе Ольвии
Некрополь Ольвии, исследования которого продолжаются уже более полутора столетий, не перестает в ходе каждого раскопочного сезона предоставлять новые материалы, которые, безусловно, заслуживают внимания исследователей. В том числе это касается данных, прямо несвязанных с погребальными действиями, а имеющих отношение к событиям, происходившим после собственно захоронения. Конечно, в первую очередь имеются в виду поминальные обряды, но также и другие ритуальные действия. Исходя из этого, я хотел бы представить несколько новых находок, сделанных в последнее время на данном памятнике.
Чтобы четче определить значение, которое придается данным объектам, в первую очередь необходимо обратиться к месту их обнаружения. Большая часть участков некрополя Ольвии, которые за последние десятилетия раскапывались профессиональными археологами и были так или иначе отражены в археологической литературе, приходится на места, которые, в то или иное время, предшествующее, как правило, появлению здесь погребальных памятников, использовались в повседневной хозяйственно-бытовой деятельности как жилые площадки.
Раскоп «Ориент» (название дано по наименованию близь лежащего репера), на котором были обнаружены представляемые объекты, характеризуется тем, что на нем не было ничего, что могло бы быть отнесено к поселенческой деятельности или какими-либо производственными процессами (так же не было зафиксировано какого-либо связанного с ними культурного слоя). Поэтому любые находки, происходящие отсюда, можно в первую очередь интерпретировать как свидетельства погребально-поминальных ритуалов. Необходимо обратить внимание, что захоронения или другие сопутствующие им действия, здесь производились на протяжении практически всего существования Ольвии, а именно от последней четверти VI - V вв. до н.э., до, как минимум, середины конца II в. н.э. Причем какие-либо значительные хронологические лакуны здесь не прослеживаются. Даже вторая половина I в. до н.э., когда, по письменным источникам, жизнь на городище прекращается, номинально представлена детскими погребениями, которые по амфорному материалу датируются второй половиной I в. до н.э. – началом I в. н.э.
Исходя из этого, интересными представляются три разные группы находок, которые соответствуют разными типам ритуальных действий, следы которых можно археологически зафиксировать на данной территории.
Находки первой группы являются следствием поминальных ритуалов, которые исполнялись непосредственно после совершения захоронения. Как правило, лучше всего объекты этой группы фиксируются в подбойных могилах. Хорошим примером в данном случае является подбойное захоронение № 8 (2012 г.).
Входная яма прямоугольной формы была ориентирована с юга на север. Стенки и дно были выполнены неаккуратно. Заполнение составлял светло-серый слабо гумусированный суглинок, практически не отличимый от окружающего грунта. В верхней трети заполнения входной ямы рядом лежали два чернолаковых канфара (рис. 1). У каждого было отбито по одной ручке. Фрагменты этих ручек лежали между сосудами. Кроме данных находок, в заполнении входной ямы было зафиксировано только пять мелких фрагментов амфорных стенок.
Рис. 1. Погребение № 8/2012 Ольвийского некрополя, канфары во входной яме.
В восточной стенке входной ямы был сделан подбой. Вход в него закрывал сырцово-амфорный заклад, провалившийся внутрь камеры (рис. 2). Основная часть состояла из четырех сырцовых кирпичей, а с юга его замыкала гераклейская амфора без ножки. Обращает внимание, что пространство, оставленное между кирпичами и южной стенкой, изначально соответствовало габаритам амфоры.
Рис. 2. Погребение № 8/2012 Ольвийского некрополя, заклад.
В погребальной камере на спине лежал взрослый человек, ориентированный головой на юг, с вытянутыми вдоль туловища руками. Ноги были слегка согнуты в коленях и завалились к востоку. Судя по положению черепа и позвонков шейного отдела, под головой погребенного располагалась достаточно высокая подушка. Сверху костяк был накрыт покрывалом, содержащим органику растительного происхождения. С западной стороны были найдены лежавшие или стоявшие вертикально в ряд бронзовые гвозди, расположение которых соответствовало краю органического тлена фиолетово-пепельного цвета. Очевидно, эти гвозди крепили покрывало ко дну подбоя.
Погребение сохранилось in situ. Сопровождавший покойного инвентарь, найденный непосредственно в подбое (краснофигурный лекиф с пальметтами, чернолаковый килик со штампованным орнаментом на внутренней части дна, бронзовая монета, зафиксированная в правой руке костяка), дает основание датировать данное захоронение последней четвертью IV - началом III в. до н.э. (краснофигурный лекиф с пальметтами, относящийся ко второй половине IV в. до н.э., является самой ранней находкой из встреченного здесь материала).
Сосуды, обнаруженные во входной яме и в закладе, в целом соответствуют данной датировке. Самым ранним из них является использованная при сооружении заклада поврежденная (без ножки) гераклейская амфора со следами органической оплетки на одной из ручек, относящаяся к 60-30-м гг. IV в. до н.э. Канфары же датируются последней четвертью IV в. до н.э.
Обращает на себя внимание использование сосудов. В погребальную камеру были поставлены целые сосуды (лекиф и килик). В закладе использовалась амфора, которая, возможно, уже была повреждена в ходе ее предыдущей эксплуатации. Канфары, найденные в заполнении входной ямы, вполне вероятно, были повреждены сознательно (об этом может свидетельствовать взаимное расположение сосудов и отбитых у них ручек).
К этой же группе можно отнести и подбойное погребение № 1 (2015 г.)/ Входная яма подпрямоугольной формы была ориентирована с запада на восток. Она имела отвесные, почти вертикальные стенки и плоское дно, слегка покатое в сторону подбоя. Ее заполнение составляла темная пестрая гумусированная супесь с примесью суглинка и «белоглазки». В нем было встречено незначительное количество материала. В основном это были фрагменты чернофигурного килика с многочисленными следами ремонта, а кроме них - донце небольшого чернолакового лекифа с восьмибуквенным граффито и три дельфинчика. Фрагменты килика были найдены преимущественно в западной части входной ямы по всей ее глубине (около семидесяти сантиметров). При этом основная масса стенок была сосредоточена в верхней трети заполнения, а донце лежало практически на дне. После реставрации килик оказался археологически целым, и лишь часть его требовала догипсовки.
В подбое, за закладом, сделанным из крупных фрагментов большого толстостенного широкогорлого сосуда, на правом боку головой на восток лежал костяк взрослого мужчины. Его сопровождали поставленные в изголовье небольшой одноручный кувшинчик, а также сетчатый и сероглиняный лекифы. На основании сосудов, найденных в подбое,это погребение можно датировать серединой – второй половиной IV в. до н.э.
Данное захоронение также было найдено полностью непотревоженным. При его рассмотрении на себя обращают внимание два момента. Во-первых, размещение фрагментов килика в только западной части входной ямы, но при этом по всей глубине ее заполнения. Во-вторых, несоответствие даты килика (а он относится к концу VI – первой половине V вв. до н.э.) дате самого захоронения, которое благодаря наличию сетчатого лекифа, не может датироваться ранее, чем первой третью IV в. до н.э. Учитывая многочисленные следы ремонта на килике, можно предположить использование в поминальном ритуале долго и тщательно хранившейся, но полностью утратившей свое утилитарное значение посуды.
Рис. 3. Ольвия, раскоп «Ориент», скопление керамики.
Ко второй группе можно отнести не связанные с определенными захоронениями скопления различного материала, которые, тем не менее, можно интерпретировать как тризны или остатки иных ритуальных действий. Примером этой группы может служить обнаруженное в восточной части раскопа практически на уровне материка скопление керамики и костей животных (рис. 3). Мелкие фрагменты стенок керамических сосудов (в основном, амфорных стенок) лежали на площади 1,8 - 1,1 м в один, реже, в два слоя. Плотность расположения фрагментов уменьшалась по длинной оси от одного края к другому. Среди керамики были зафиксированы отдельные колотые и ломаные фрагменты костей животных, в том числе и нижние челюсти мелкого рогатого скота.
Судя по наличию в скоплении фрагментов светлоглиняных узкогорлых амфор и краснолаковых сосудов, его можно отнести к римскому времени. При этом ближайший погребальный объект, относящийся к данному периоду, расположен более, чем в 10 м от него. Взаимное расположение керамических фрагментов, наличие костей животных (в том числе, нижних челюстей мелкого рогатого скота) и локализация самого скопления позволяют не рассматривать его как выброс из грабительских раскопок. Можно предположить, что это остатки каких-либо поминальных или иных ритуальных действий, устроенных через определенный срок после совершения какого-либо погребения неподалеку, но не в непосредственной близости от него.
И, наконец, третью группу составляют находки, связанные с совершаемыми на территории ритуальными действиями, которые при этом не связаны с погребальным обрядом. Ее хорошо характеризует чернолаковая чаша с наговором (рис. 4). Она была обнаружена в 2013 г. Это небольшая аттическая чернолаковая чашка на невысоком поддоне со слегка загнутым внутрь краем. На внутренней стороне ее стенок было начертано двустрочное многозначное граффито. Еще в древности чаша была разбита или раздавлена на восемь частей, но все они лежали компактно in situ по близости друг от друга. В настоящее время она полностью реставрирована. По форме, приблизительным размерам и качеству лака чаша относится, соответственно классификации чернолаковой столовой посуды с афинской агоры, к типу bowl incurving rim и датируется, предположительно, в пределах второй- третьей четверти IV в. до н. э. Состояние поверхности сосуда позволяет предположить, что он был отнесен на некрополь после неоднократного использования в быту.
Граффито было процарапано по окружности внутри чашки ниже венчика на сравнительно лучше сохранившейся чернолаковой поверхности без видимых следов разметки в два ряда. А. С. Русяева в данном граффито прочитала 10 разных антропонимов в именительном падеже без патронимиков: 8 - мужских и, сугубо предположительно, 2 - женских. Имена в основном были композитные аристократические, половина из них - теофорные. Исследователь обращает внимание, что данная чашка была специально разбита и закопана на территории некрополя.
Рис. 4. Ольвия, раскоп «Ориент», чаша с граффито.
В данном граффито отсутствует какое-либо объяснение причины написания целого списка имен. «В этом аспекте оно является пока единственным граффито именно на внутренней части небольшой чернолаковой изношенной чашки с разными, в большинстве аристократическими именами, среди которых имеются как редкие, так и впервые зафиксированные в данном эпиграфическом источнике без отчеств и соответствующего глагола». Необходимо отметить, что недалеко от него была обнаружена сломанная пополам, сложенная вдвое и свернутая свинцовая пластина с прочерченными знаками с одной стороны, до сих пор, к сожалению, не прочитанная. По мнению С.Р. Тохтасьева, подобные пластины, на которых были начертаны имена в номинативе без глаголов, связаны с проклятиями и обычны для некрополя Ольвии.
Таким образом, приведенные выше примеры могут продемонстрировать некоторые варианты постпогребальных обрядов, которые можно проследить на материалах некрополя Ольвии. Среди многообразия данных можно выделить свидетельства как поминальных действий, совершавшихся непосредственно после захоронения или позже, так и каких-либо иных магических ритуалов.
