Кисель В.А. Человеческие жертвоприношения на могильнике Догээ-Баары в Туве

В.А. Кисель

Санкт-Петербург, Музей антропологии и этнографии РАН (Кунскамера им.Петра Великого)

Человеческие жертвоприношения могильника Догээ-Баары в Туве

Могильное поле Догээ-Баары размещается на правом берегу Бий-Хема (Большой Енисей) в 7 км к северу от столицы Республики Тыва – г. Кызыл. Оно включает погребальные и поминальные памятники, создававшиесяс эпохи бронзы по настоящее время. Среди разнообразных археологических объектов привлекает внимание группа курганов, расположенная в южной части могильника Догээ-Баары 2 (курганы 23-28, 31-33). Эти памятники составили две цепочки, вытянутые по оси СВ-ЮЗ (I –курганы 23-28, II– курганы 31-33). Их отличительными чертами явились: каменные ограды вокруг курганных насыпей, символические ворота из плит, следы горения перекрытий центральных могильных ям и погребальных срубов, черепа и отдельные кости мелкого рогатого скота в могилах (Николаев, Хаврин, 2004, с. 32, 34; Кисель, 2006, с. 81-82).

Ограды курганов представляли собой стены высотой до 40 см в виде двух дуг или незамкнутого кольца, сложенные из плит в несколько слоев. В западной и/или восточной части оград обычно имелись разрывы, заложенные валунами и крупной галькой.

«Ворота», как правило, располагались на северо-восточных и юго-западных бортах центральной могилы, редко – в ограде. Они сооружались из вкопанных вертикально крупных плит.

Во время размещения в центральном погребении сопроводительного инвентаря в углах сруба укладывались головы и части туш мелкого рогатого скота. Количество принесенных в жертву животных варьировалось от двух до пяти.

После совершения центрального захоронения потолок сруба или бревенчатое перекрытие могилы часто поджигалось. Но вскоре огонь затухал, так как могильная яма засыпалась землей. При этом температура горения была значительной, что приводило к «запеканию» грунта в комки и образованию шлаков.

Особо стоит отметить погребальный инвентарь. В нем сочетались предметы скифской, хуннуской и китайской культур. Скифские вещи доминировали. Такое смешение разнокультурных изделий позволяет отнести курганную группу к концу III-IIвв. до н.э.

Указанные характерные признаки позволяют выделить эти цепочки курганов могильника Догээ-Баары 2 из памятников позднего этапа саглынской культуры (по А.Д. Грачу) или озен-ала-белигского этапа кызылганской культуры (по С.И. Вайнштейну). Возможно, их своеобразие сформировалось благодаря переселению на территорию Тувы из Минусинской котловины представителей тесинской культуры, где фиксировались сходные особенности (Кисель, 2006, с. 82).

Впрочем, не только архитектура и погребальный инвентарь курганов вызывают интерес. Не менее любопытны совершенные в них нетипичные человеческие захоронения. Так, в кургане 27 в северной части насыпи с внешней стороны стены-ограды располагалась подпрямоугольная яма (сверху 1,24х0,85, снизу 1,07х0,60, глубина 0,75 м), перекрытая досками и плитами (м. 2). На дне ямы находился непотревоженный скелет мужчины около 20 лет, уложенный на правый бок головой на восток с сильно подогнутыми ногами. Его поза разительно отличалась от расположения других погребенных в кургане, размещавшихся на левом боку головами в северо-западном направлении. В районе пояса мужчины были обнаружены фрагменты красного лака, а на тазовой кости – костяная ажурная пряжка. У покойного отсутствовала правая рука вместе с лопаткой.

Эта патология не могла оказаться врожденной (монобрахия), поскольку тогда кости плечевого пояса были бы деформированы (Богданова, Пивченко, 2014, с. 11), чего не наблюдалось на найденном скелете. Нельзя усмотреть здесь и военную травму – отсечение конечности в бою, так как ни ключица, ни шейные позвонки не были повреждены. К тому же в арсенале населения Тувы скифского времени отсутствовали длинные мечи, сабли и широколезвийные топоры, с помощью которых можно было нанести подобное увечье.

Следовательно, отсутствие руки погребенного произошло в результате экзартикуляции, то есть вычленения, удаления конечности. Проведение экзартикуляции не требует целого набора хирургических инструментов, как при ампутации, достаточно одного ножа. Однако операция от этого не становится проще. Поэтому человек должен быть обездвижен: связан, усыплен, оглушен или убит. Утрата руки мужчины, погребенного в кургане 27, несомненно, явилась травмой, несовместимой с жизнью.

Несмотря на редкость такой ситуации, она не уникальна. В качестве относительной параллели можно привести одно из погребений скифского времени могильника Аймырлыг в Туве. В нем находился костяк мужчины без левого предплечья, «которое, по-видимому, было ампутировано у дистального конца плечевой кости» (Мерфи, 2001, с. 140)¹. Сходное увечье наблюдалось у одного из двух скелетов, найденных в камере № 3 кургана Чертомлык IV в. до н.э. на Правобережье Нижнего Днепра. У этого погребенного, снабженного драгоценными украшениями и набором вооружения,«отсутствовали локтевые кости и кисть левой руки» (Алексеев, Мурзин, Ролле, 1991, с. 63).Полностью отсутствовала левая рука у воина, похороненного в кургане 1 могильника Цаган-Усн VIII (п. 11) в Нижнем Поволжье (Дараган, 2016, с. 34, прим. 55). Более сложная картина наблюдалась в сарматском погребении 7 кургана 7 у п. Китаевка в Ставрополье, где у молодой пары были удалены предплечья: у мужчины – правое, у женщины – левое (Пикалов, 2014, с. 150, рис. 2).

Точные аналогии находке из кургана 27 отыскиваются на территории Среднего Подонья и Прикубанья. В могильнике у д. Дуровка-Вербное в захоронении IV-III вв. до н.э. была найдена пара мужских скелетов с предметами вооружения (Пузикова, 2001, с. 196). У одного из костяков (непотревоженного грабителями) отсутствовала правая рука. Автор раскопок связала это с действиями грызунов, но вряд ли животные, утащив все кости конечности (даже фаланги!), не тронули бы ребер и позвонков, как видно на опубликованном чертеже (Пузикова, 2001, рис. 44, 2). Еще показательней погребение Уляпского кургана 1/1981 IV в. до н.э., где под насыпью на деревянно-земляной платформе размещались два (?) скелета молодых людей. У одного из них не было правой руки. Ее кости в сочленении размещались в отдалении на той же платформе (Балонов, 1987, с. 41). Присутствие в этом комплексе железного меча позволило Ф.Р. Балонову связать памятник с сообщением в «Истории» Геродота о ежегодных жертвоприношениях скифов воинскому божеству. Согласно тексту, «сколько бы они /скифы – В.К./ ни захватили в плен врагов, одного мужа из каждой сотни они приносят в жертву, но не так, как скот, а иначе. Полив головы [пленных] вином, они закалывают людей над сосудом и затем, подняв его вверх на кучу хвороста, выливают кровь на акинак. Кровь они несут наверх, а внизу у святилища делают следующее. Отрубая у всех убитых людей правое плечо вместе с рукой, бросают их в воздух, и затем, совершив остальные жертвоприношения, они удаляются. Рука лежит в том месте, куда упадет, а труп отдельно» (Hdt. 4. 62. 3-4)².

Безусловно, не во всех случаях травмы погребенных из перечисленных памятников, должны были привести к летальному исходу. Поэтому связывать этих покойных с жертвоприношениями надо крайне осторожно. Однако люди, у которых целиком отсутствовали руки, скорее всего, являлись жертвами. Их останки служат свидетельством проведения кровавого скифского ритуала с соблюдением четкой последовательности: сначала убийство человека, а затем удаление конечности у трупа.

Вызывает интерес указание Геродота на отсечение именно правой руки. Из других эпизодов «Истории» следует, что у скифов разноименные руки наделялись различной символикой. Так, в разделе о скифских обычаях говорится: «Многие, обдирая у вражеских трупов кожу с правых рук вместе с ногтями, делают из нее обтяжку колчанов» (Hdt. 4. 64. 3)³. Далее в рассказе о похоронах «царя» отмечено: «Те же /скифские племена – В.К./, когда получают доставленный труп, делают в точности то же, что и царские скифы: отрезают себе часть уха, волосы обстригают кругом, на руках делают надрезы, лоб и нос расцарапывают, левую руку прокалывают стрелами» (Hdt. 4. 71. 2). Таким образом, налицо различие предпочтений: враги лишаются правой руки, себе же скифы калечат левую⁴. Не исключено, что некоторые погребения с однорукими трупами могли отразить это правило. Основу этого бинарного отношения к «своим» и «чужим» составляли «биологический дуализм» и «семантическая оппозиция» (правое – левое, положительное – отрицательное, мужское – женское, светлое – темное, нечетное – четное и т.д.) (Подосинов, 1999, с. 502-507; Мелетинский, 2000, с. 230-233)⁵.

Можно предположить, что наиболее архаичные представления отразились в увечье левой руки. Согласно анализу скифских погребений, левая сторона надежно связывалась с загробным миром. Это прослеживается в доминировании западного направления в ориентировке погребенных и конских захоронений, в расположении тризн и перемычек ровиков вокруг курганных насыпей, а также в преобладании среди напутственной пищи левой передней конечности с лопаткой и грудной частью туши животного (Саенко, 2011, с. 78-79). На таком фоне травмирование левой руки в знак скорби на «царских» похоронах выглядит вполне уместным.

Наверное, к погребальной символике относятся и уздечные бляхи в виде лапы животного и кисти руки, встречающиеся в скифских курганах V-IV вв. до н.э. Те из блях, которые уверенно относятся к изображениям человеческой конечности, в подавляющем большинстве представляют кисть левой руки (Бабенко, 2015, с. 128-129; Махортых, 2015, с. 309).

Отношение скифов к правой руке, видимо, было сложнее. Если обратиться к нартскому эпосу народов Кавказа, что вполне правомерно благодаря отмеченным в нем многочисленным скифским реминисценциям, то выявляется неординарное смысловое значение этой конечности. Согласно «Нартиаде», правая рука воспринималась одной из главных частей тела. Она могла стать залогом клятвенного договора или оказаться ценным боевым трофеем, эквивалентным голове врага (Таказов, 2014, с. 118-119).Поэтому отчленение скифами правой руки у убитого или принесенного в жертву противника, вероятно, в первую очередь служило магическим средством. С его помощью предполагалось окончательно обезвредить врага, создать непреодолимое препятствие к его возрождению. Не исключено, что удаление правой руки служило также знаком особого унижения мужчины – лишения его чести и личного достоинства (Доватур и др., 1982, комм. 404; Бессонова, 1983, с. 48; Дюмезиль, 1990, с. 192)⁶.

Нет никаких оснований видеть в отрубленной руке жертвоприношение божеству, на чем настаивала С.С. Бессонова (Бессонова, 1983, с. 48). Эту роль играла кровь, собранная у заколотого пленника и вылитая на предмет поклонения – меч. Нельзя согласиться и с предложением А.Ю. Алексеева, трактовавшим манипуляции с конечностью как специфическое гадание, которое заключалось в том, какой стороной упадет брошенная рука (Алексеев, 2011, с.64). Использованная исследователем параллель из культовой практики кетов не может быть принята, поскольку относится не к конечности человека, а к лапе медведя, причем только к ступне⁷. Кроме того, культурные контексты разительно отличались. Гадание у кетов проводилось после удачной охоты на медведя. При этом животное воспринималось не опасным врагом, а близким сородичем. Целью гадания, как правило, было установление кто из умерших родственников «пришел в гости» в облике медведя и сколько времени собирается «гостить» (Алексеенко, 1995, с. 60-61, 65-66, 71).

На основании приведенных данных, можно заключить, что в кургане 27 могильника Догээ-Баары 2 находилось захоронение человека, сыгравшего роль жертвы. Жертвоприношение было совершено в русле скифской традиции. Устройство погребения за оградой кургана, то есть вне сакральной территории, и размещение покойного в нестандартной позе, по-видимому, указывают на принадлежность погребенного к противникам племени, построившего курган.

Два других нетипичных захоронения происходят из курганов 28 и 33. Оба кургана выделялись из всей группы необычными намогильными памятниками, возведенными над центральной могилой. Монументы имели вид усеченной пирамиды (стороны основания ок. 3, вершины ок. 2, высоты 1,5 и 2,5 м) и были сложены из валунов и «рваных» камней и облицованы плитами. На вершине монумента кургана 28 находилось перекрытое плитами захоронение мужчины 30-40 лет (?) (м. 1). Погребенный, расчлененный пополам в районе поясницы, размещался на левом боку. Обе половины тела с вытянутыми конечностями лежали параллельно друг другу по оси С-Ю. Череп располагался рядом с тазом. Кисти и ступни отсутствовали, что могло быть связано с естественными разрушениями, например, деятельностью землеройных животных. Возле правого плеча покойного находился железный нож.

В кургане 33 захоронение было совершено внутри намогильного памятника (м. 5). Оно принадлежало подростку. К моменту раскопок монумент успел просесть в могилу, и кости скелета оказались смещены. Это не позволило определить первоначальное расположение погребенного. Среди костей находились бронзовая котловидная подвеска, резное роговое навершие и стеклянная бусина.

Разумеется, наиболее интересным представляется погребение кургана 28. Характер повреждения тела покойного убеждает в намеренных, сознательных действиях. То, что кости обеих частей скелета были в сочленениях, а на позвонках и ребрах не прослеживалось следов от рубящих ударов, указывает на расчленение или разрывание туловища. Но было ли это детрункацией – посмертным рассечением тела, или прижизненной травмой, повлекшей за собой смерть, осталось не понятным.

В скифское время непотревоженные грабителями костяки с явными анатомическими нарушениями встречаются редко. Исследователи, как правило, видят в них перезахоронения или демембрацию – сознательное смещение костей скелета. Думается, что рассечение или разрывание туловища человека или животного не было характерно для скифской культуры. Данные археологии косвенно подтверждаются письменными источниками, которые молчат о подобном способе убийства у скифов.

Останки людей и животных, расчлененных в поясничной области, известны в более раннее время. Такие скелеты встречаются в могильниках эпохи бронзы на Среднем Дону, в Поволжье и Южном Зауралье (Гайдученко, 2009, с. 95, 97-98). Большинство археологов считает такие находки жертвами. Видимо, погребение кургана 28 следует рассматривать с этой же точки зрения.

Непонятно, откуда в Туву проник новый жестокий обычай. Направление поиска может указать характер сопроводительного инвентаря из курганов могильника Догээ-Баары 2 – сочетание вещей скифской, хуннуской и китайской культур. Как известно, в китайском царстве Чу в IV в. до н.э. действовал закон: «Тот, кто не донесет о преступнике, будет разрублен пополам» (История Китая, 1974, с. 23). Такую же казнь знали и древние тюрки. Согласно китайской хронике Суй-шу, туцюе (тюрки) «того, кто совершает изнасилование, кастрируют и затем его тело разрубают по пояснице на две части» (Бюллетень, 2002, с. 20). Казнь применялась в тюркской среде вплоть до средневековья. При этом расчленение тел преступников со временем стало производиться не только рассечением, но и разрыванием между двух деревьев. Расширился и круг людей, подвергаемых подобному наказанию. Наряду с нарушителями сексуальных запретов в него попали обычные воры (Ковалевский, 1956, с. 126, 138).

Надо отметить, что в хуннускую державу входили различные прототюркские племена (Кляшторный, Султанов, 2004, с. 53-54), у которых, как и у самих хунну, мог существовать этот обычай. Должно быть, именно из культуры хунну он был заимствован населением Тувы.

По всей видимости, в кургане 28 был захоронен казненный преступник. Наверное, нечто подобное произошло и в кургане 33. Несмотря на то, что оба погребенных могли преступить общественные законы, их казнь явилась жертвоприношением. Как показывает мировая история, такая практика в традиционных культурах была широко распространена (Фрэзер, 1983, с. 509, 542, 610; Ивик, 2010, с.72, 124-125, 131, 134, 148-150, 160, 180, 182, 190).

Число аналогий нетипичным погребениям могильника Догээ-Баары 2 очень ограниченно. К тому же среди них трудно отыскать покойных, размещенных в идентичных позах. Полной противоположностью этому выступают скелеты жертвенных животных из одновременных памятников. Они представлены значительным числом и имеют устойчивое расположение. Наиболее показательны сопроводительные захоронения лошадей, которые в подавляющем большинстве случаев уложены на живот с подогнутыми ногами (Грязнов, 1950, с. 24; Галанина, 1997, с. 70, 82, 84; Cugunov, Parzinger, Nagler, 2010, S. 99, 102; Самашев, 2011, рис 13, 37; Федоров, 2016, с. 290). Безусловно, ситуация с жертвенными животными демонстрирует обряд, окончательно сложившийся, упорядоченный и устойчивый. Ритуал же человеческих жертвоприношений не отличался стабильностью. По всей видимости, он совершался сравнительно редко, по особо важным случаям. Вопреки точности и подробности описания Геродотом поклонения скифов воинскому божеству, указание на массовость и регулярность жертвоприношений врагов вызывает сомнения. Как справедливо отмечал А.М. Хазанов, «сотни военнопленных, о которых писал Геродот, были на поверку не такими уж многочисленными» (Хазанов, 1975, с. 138). Очевидно, следует согласиться с С.А. Токаревым, предупреждавшим, что «не надо преувеличивать степень распространения обычая человеческих жертвоприношений в истории народов» (Токарев, 1999, с. 31).

Согласно проведенному анализу, в курганах могильника Догээ-Баары 2 находились человеческие жертвоприношения. В одном случае (курган 27) обряд был проведен по скифской традиции. Во втором (курган 28) (и в третьем – курган 33?) – можно предположить влияние культуры хуннов. Принесенные в жертву люди вряд ли занимали самую низкую ступень в социальной иерархии, на что указывает наличие сопроводительного инвентаря. Особенно наглядно это проявляется в погребении с остатками пояса, покрытого лаком, – вещи явно дорогой, поскольку лак и лакированные изделия импортировались из Китая. Вместе с тем одна из жертв, скорее всего, не входила в местную родоплеменную группу из-за принадлежности к враждебному коллективу, а две другие были исключены из нее по причине совершения тяжкого преступления.

Появление в конце III-II вв. до н.э. человеческих жертвоприношений на могильном поле Догээ-Баары, очевидно, отражает начало периода нестабильности, а также кардинальных изменений в культуре местного населения Тувы.

Алексеев А.Ю., Мурзин В.Ю., Ролле Р. Чертомлык (Скифский царский курган IVв. до н.э.). - Киев: Наукова думка, 1991. – 416 с.

Алексеев А.Ю. Гадания у алтарей скифского Ареса // Европейская Сарматия. - СПб.: Нестор-История, 2011. - С. 61-66.

Алексеенко Е.А. Культ медведя у кетов // Кунсткамера (МАЭ им. Петра Великого): Избранные статьи. - СПб.: Европейский Дом, 1995. - С. 59-79.

Бабенко Л.И. Об атрибуции уздечных блях в виде лапы животного или кисти руки // Древности: Харьковский историко-археологический ежегодник, 2014-2015. Вып. 13. - С. 124-137.

Балонов Ф.Р. Святилища скифской эпохи в Адыгее (интерпретация курганов на р. Уль) // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. - Новосибирск: Наука, 1987. - С. 38-45.

Бессонова С.С. Религиозные представления скифов. - Киев: Наукова думка, 1983. – 138 с.

Богданова М.И., Пивченко П.Г. Аномалии органов и систем органов человека: методические рекомендации.- Минск: БГМУ, 2014. – 60 с.

Бюллетень Общества востоковедов. – Прил. 1: Лю Маоцай: Сведения о древних тюрках в средневековых китайских источниках. - М.: ИВ РАН, 2002. – 126 с.

Василевич Г.М. О культе медведя у эвенков // Сборник МАЭ, 1971. Т. 27.- С. 150-169.

Гайдученко Л.Л. Перекрученный зверь – в поисках истоков сюжета // Этнические взаимодействия на Южном Урале: Сборник научных трудов. - Челябинск: ЮУрГУ, 2009. - С. 94-98.

Галанина Л.К. Келермесские курганы. «Царские» погребения раннескифской эпохи. Степные народы Евразии. Т.I. - М.:Палеограф, 1997. – 270 с.

Грязнов М.П. Первый Пазырыкский курган.- Л.: ГЭ, 1950. – 91 с.

Дараган М.Н. Скифские междоусобицы // Вестник древней истории, 2016. № 76/1. - С. 22-62.

Дзиговский А.Н., Островерхов А.С. Культ руки у сарматов // Краткие сообщения Одесского археологического общества. - Одесса: Печатный дом: Фаворит, 2008. - С. 167-172.

Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. - М: Наука, 1982. – 456 с.

Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. - М.: Наука, 1990. – 229 с.

Ивик О. История человеческих жертвоприношений. - М.: Ломоносовъ, 2010. – 256 с.

История Китая с древнейших времен до наших дней. - М.: Наука, 1974. – 534 с.

Кисель В.А. Новые данные о возможной миграции представителей тагарской культуры в Туву // Современные проблемы археологии России: Сборник научных трудов – Материалы Всероссийского археологического съезда.- Новосибирск: ИАЭ СО РАН, 2006. Т. II. - С. 81-83.

Кисель В.А. Дары скифов Дарию Гистаспу (новый взгляд на старую проблему) // Радловский сборник: Научные исследования и проекты МАЭ РАН в 2013 г. - СПб.: МАЭ РАН, 2014. - С. 19-26.

Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы Евразийских степей. Древность и средневековье. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004. – 368 с.

Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг.- Харьков: ХГУ, 1956. – 348 с.

Махортых С.В. Об одном типе уздечных блях V в. до н.э. из Причерноморской Скифии // Археология без границ: коллекции, проблемы, исследования, гипотезы. – Труды Гос. Эрмитажа. - СПб.: ГЭ, 2015. - С. 296-318.

Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. - М.: Восточная литература, 2000. – 407 с.

Мерфи А.М. Обзор результатов палеопатологического анализа погребений скифского периода на могильнике Аймырлыг (Тува) // Археологические вести, 2001. № 1. - С. 125-145.

Николаев Н.Н., Хаврин С.В. Некоторые итоги исследований 2001-2003 гг. на могильнике Догээ-БаарыII // Археологические экспедиции Гос. Эрмитажа за 2003 год: Сборник докладов. - СПб.: ГЭ, 2004. - С. 24-36.

Пикалов Д.В. Близнечный культ и обычай отрубания руки у сармат // Труды IV (XX) Всероссийского археологического съезда в Казани. - Казань: Отечество, 2014. Т. II. - С. 150-153.

Подосинов А.В. Exorientelux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. - М: Языки русской культуры, 1999. – 720 с.

Пузикова А.И. Курганные могильники скифского времени Среднего Подонья (Публикация комплексов). - М.: Индрик, 2001. – 272 с.

Саенко В.Н. Отражение представлений о пространстве и смерти в погребальной обрядности скифов // Восточноевропейские древности скифской эпохи: Сборник научных трудов. - Воронеж: ИПЦ «Научная книга», 2011. - С. 75-80.

Самашев З.С. Некоторые результаты исследований Берельских курганов // TerraScythica: Материалы Междунар. симпозиума. - Новосибирск: ИАЭ СО РАН, 2011. - С. 218-238.

Степанова О.Б. Северные селькупы: система традиционных взглядов в зеркале одного интервью // Вестник археологии, антропологии и этнографии, 2014. № 2 (25). - С. 124-131.

Таказов Ф.М. Мифологические архетипы модели мира в осетинской космологии. - Владикавказ: СОИГСИ РАН, 2014. – 210 с.

Токарев С.А. О жертвоприношениях // ЭО, 1999. № 5. - С. 23-35.

Федоров В.К. О человеческих жертвоприношениях у ранних кочевников Южного Урала // Константин Федорович Смирнов и современные проблемы сарматской археологии: Материалы IX Междунар. науч. конф. - Оренбург: ОГПУ, 2016. - С. 287-293.

Федоров В.К., Горшкова В.Е. Колчан из человеческой кожи в погребении раннего кочевника из Башкирского Зауралья // Уфимский археологический вестник: Сборник научных статей. – Уфа, 2001. Вып. 3. - С. 178-180.

Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследования магии и религии. - М.: Политиздат, 1983. – 703 с.

Хазанов А.М. Социальная история скифов. Основные проблемы развития древних кочевников евразийских степей. - М.: Наука, 1975. – 344 с.

Чибиров Л.А. Традиционная духовная культура осетин. - М.: Рос. полит. энциклопедия, 2008. – 711 с.

Cugunov K., Parzinger H., Nagler A. Der skythenzeitlicheFurstenkurganArzan 2 in Tuva. - Mainz: Verlag Philipp von Zabern. Archaologie in Eurasien. Band 26, 2010. – 330 S.

Список сокращений

БГМУ – Белорусский государственный медицинский университет

ГЭ – Государственный Эрмитаж

ИАЭ СО РАН – Институт археологии и этнографии Сибирского отделения РАН

МАЭ РАН – Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН

ОГПУ – Оренбургский государственный педагогический университет

СОИГСИ – Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований

ХГУ – Харьковский государственный университет

ЭО – Этнографическое обозрение

ЮУрГУ – Южно-Уральский государственный университет